Венчание со страхом

– Считай. Но точнее, их шесть против одного. Плюс, – он усмехнулся невесело, – шимпанзе за решеткой, плюс неандертальцы с их странными привычками. Плюс след босой ступни. Плюс мустьерские рубила.

– А этот, он, по-твоему, действительно серийник? Геронтофил? Настоящий?

– Да. Или… нет.

– Нет?

Колосов смотрел на дорогу. Они свернули в темный Катин двор.

– Ну уж про такое дело я обязательно напишу, – пообещала Катя, вылезая из машины. – Информацию не утаишь?

– Не утаю. От тебя утаить что-то просто невозможно. А ты, оказывается, храбрая девушка.

Катя опустила глаза, чтобы он не прочел ответ в ее взгляде. Ей совсем не хотелось разочаровывать его, но и врать не хотелось тоже. Колосов, в общем-то, не заслужил от нее лжи, даже чисто женской.

Для Катиных друзей среда тоже стала весьма обычным будничным днем. Кравченко до самого вечера был занят в офисе: его работодатель Чугунов возвращался с курорта в конце месяца. К приезду босса все сотрудники дружно подбивали бабки.

А Мещерский всю среду провел в Музее антропологии.

И тоже наслаждался там тишиной и покоем. Даже черепа на стендах перестали казаться ему чем-то угрожающим и зловещим. Так и тянуло погладить черепушку по окаменевшей лысине и сказать: «Что, брат, глядишь на меня своими дырочками? Ты вот лежишь тут полеживаешь, а кругом такие дела творятся!»

– Все, Нинель Григорьевна, завтра последний день буду я вам тут мешать, – сказал он, прощаясь вечером с Балашовой. – Почти закончил уже, осталось совсем немного.

– А я к вам привыкла, Сереженька, жаль, что вы нас покидаете. Ну ничего, зато вот как вернетесь из Африки, да с фильмом, да с ворохом интересного материала, тут мы снова и свидимся, – она небрежно потрепала его по руке. – Я вам, голубчик, ключ от кабинета завтра у вахтерши оставлю. А то у нас тут содом и гоморра предстоит, можете меня и не застать.

– А что будет завтра, Нинель Григорьевна?

– Деньги получаем, – старушка презрительно усмехнулась. – Подачки одного зарубежного фонда. Есть такой доброхот за океаном. Гранты это все теперь у них называется. Вот на эти гранты мы кое-как и сводим концы с концами. Деньги уже поступили на счет, мне сегодня из банка звонили. Завтра с Виктором получать поеду. Слава Богу, он согласился меня проводить в банк. Специально с дачи приедет. А то я боюсь – такие деньги, как везти одной? Хотела, чтобы Ольгин получил, так нет – доверенность директором на меня оформлена как на исполняющую обязанности. Так что придется вот с телохранителем… Завтра все тут у нас появятся, кто, естественно, не в командировках, не в отпуске. Ведь это такая редкость теперь – деньги, да еще наличные.

– Да, Нинель Григорьевна, в нынешние времена деньги надо брать, и, как говорится, немедленно, – пошутил Мещерский. – Иначе не достанется ничего.

– До перестройки зарплату платили день в день двадцатого числа, – заметила Балашова строго. – И попробовал бы кто-нибудь опоздать. Так бы взгрели в обкоме, небо бы с овчинку показалось. Дело бы завели по саботажу и в лагерь с приветом. А что? Виноват – так отвечай. А теперь некому жаловаться стало.

– Ну, кроме Бога.

– Я в Бога не верю, Сереженька. Во времена моей молодости это было немодно. А по нынешним, как вы метко выразились, временам вера – это слишком дорогое удовольствие.

Мещерский не нашелся что возразить. Он спускался по переулку к Новому Арбату, тихо насвистывая: «Мы красные кавалеристы, и про нас…»

Сумерки сгущались.

Глава 36 В ЧЕТВЕРГ ПОСЛЕ ГРОЗЫ

Наутро в четверг Мещерский проспал и поэтому явился в Музей антропологии, палеонтологии и первобытной культуры уже в двенадцатом часу. Ночью над Москвой пронеслась сильная гроза. В парке на Болоте над Яузой сломало две липы. Мещерский, разбуженный раскатами грома и частой дождевой дробью по крыше, вспомнил, как в детстве их домработница тетя Клава говорила ему, что такая вот июльская гроза зовется воробьиной. «В такие ночи, голубок, черт воробьев меряет: кого убить, а кого отпустить».

И шествуя утром через парк к троллейбусной остановке у Каменного моста, он невольно ловил себя на том, что высматривает в траве под деревьями птичьи трупики. К счастью, гроза не принесла с собой душегубства и все воробьи Болота, живые и невредимые, бойко чирикали на деревьях, радуясь теплу и солнцу.

В вестибюле института он задержался возле старой вахтерши – та с упоением судачила с кем-то по телефону.

– Марья Петровна, тут мне ключ должны были оставить от двести седьмого кабинета. Будьте добры, поищите.

Вахтерша зажала трубку плечом и начала шарить в столе.

– Ох, что ты мне толкуешь-то про нее! Я ее наперед всех вас тут знаю, слава Богу, двадцать пятый годок тут сижу, – скрипела она кому-то. – И всегда она жадна была, а на старости лет и совсем. А ей ли скаредничать? Ей ли скопидомничать? У ей и первый муженек в начальниках ходил, а уж второй вообще: ахтер или дирижер, что ль? Она с ним почитай цельный мир обпутешествовала. Ну и денег само собой… Привезла, да… Ну, что пропало, а что и нет… У таких не пропадет. А чтоб каку копейку внучку: на, мол, игрушечку либо пальтишечко новенькое – так не дождесся от нее. Не родной потому что. Брезгует, что ль, им, не пойму? Наши-то и то все удивляются. Он? Нет, он все сам, не помогает она ему. Считай, что и не признает мальчонку… Я и говорю – жадна. А ведь туда-то не возьмешь с собой, все тут останется… Вот вам ключик, держите.