Мещерский направился к лестнице. Вахтерша все кого-то честила в телефон. Кого – догадаться было нетрудно: Балашову. Речь, судя по всему, велась о ее нелюбви к усыновленному Павловым ребенку. Мещерский давно уже это подметил, но не считал себя вправе говорить с приятелем на эту, видимо, больную для него тему.
В коридоре ему попалось сразу несколько новых лиц, что было весьма необычно: он уже привык к гробовой тишине пустынных музейных залов. Навстречу промаршировал на негнущихся тощих ногах какой-то парень в очках и обвислом свитере с подсученными рукавами. Затем просеменила старушка с пачкой документов и калькулятором – видимо, бухгалтерша. Увидел Мещерский и двух разговаривающих на лестнице старичков. Одного, на протезе – заведующего лабораторией Пухова, – он видел на поминках у Балашовой. А вот другой, долговязый, худой, словно жердь, с копной легких седых волос был совершенно незнаком ему.
– Где Нинель Григорьевна? – послышалось вдруг позади. Мещерский обернулся и увидел низенького бритоголового крепыша в яркой рубашке навыпуск и мешковатых серых брюках. Вопрос его адресовался Пухову.
– Утром видел, а сейчас не знаю. У себя, наверное. А вы, Олег, поспешайте, поспешайте. Деньги полчаса как привезли, выдают в сто восемнадцатом, – ответил бодро старичок. – Я уж сподобился. Одни мелкие купюры дали, ну что ты, мать моя начальница, будешь делать!
Во время этой короткой беседы в коридоре появился новый незнакомец – приятный смуглый брюнет с щегольскими латиноамериканскими усиками, одетый в голубые джинсы и такую же куртку. При виде его бритоголовый коротышка словно окаменел. Румяное лицо его вытянулось от тревожного изумления, а рот стал похож на щель почтового ящика.
– Ты… Это
Брюнет густо покраснел и быстро оглянулся.
– Пойдем, надо поговорить, – сказал он хрипло.
Коротышка хлопал глазами.
– Ну же!
– Пойдем, конечно, только…
Они скрылись за дверью одной из аудиторий. Мещерский проводил их недоуменным взглядом.
Перед тем как засесть за работу, он решил разыскать Павлова. Может, тот еще не ушел? Он обнаружил его в комнате, смежной с бухгалтерией, в дверях которой толпился народ: в основном все пожилые. Оказалось, что вместе с грантами на научные исследования и зарплатой выдавались и какие-то пособия ветеранам войны и труда – бывшим сотрудникам института.
Павлов сидел на краю сдвинутого к окну стола и названивал по телефону.
– Салют телохранителю! – приветствовал его Мещерский. – Что, нашел новую работу? У Вадьки еще хлеб отобьешь.
Павлов молча пожал ему руку и снова завертел диск:
– К себе в офис прорываюсь. То занято, а то вдруг нет никого. Вымерли, что ли, все, как мамонты?
– Опять тебя с дачи сорвали, бедняга, – посочувствовал князь. – Что-то неудачный у тебя отпуск, Витюша, получается. Рука-то не болит?
– Нет. Отпуск-отпуск! – Павлов явно злился. – Тетка пристала как слепой к тесту: конвоируй ее, видишь ли, как матрос с революционной «Авроры». Мне что, делать больше нечего, как их деньги сторожить? Тут дармоедов полон институт – действуйте, вам и карты в руки – ваша же зарплата, не моя. Так нет – заняты, видишь ли, все. Один я только свободный, значит, сели на меня и поехали. Вот где у меня все эти теткины поручения сидят! И так уже из-за них влип. Осточертело мне это!
– Быстро казну получили? – примирительно вставил Мещерский.
– К открытию успели. А из-за этого мне пацана в пять утра поднимать пришлось: завез его домой на Автозаводскую, соседку попросил приглядеть. Получили-то быстро, но пока пересчитывали, пока я тачку ловил, пока в пробках мучились. Из-за этой канители с электричкой я полностью пролетел, теперь там перерыв до трех. А в результате день псу под хвост.
– Да, печально все это. А ты вот что. Я тут поработаю до половины третьего, а потом ко мне махнем – отдохнем. А уж от Сережи Мещерского до твоей дачи, сам понимаешь – близко. Особенно если рессоры смазать.
– Ладно, все равно уж. Только сначала ко мне заедем, парня моего заберем. А то он не евши целый день, соседка, конечно, накормит, но… Значит, в полтретьего? Ну, я тогда, если не дозвонюсь, успею в офис смотаться. Мне там кое-что взять надо.
Павлов остался висеть на телефоне. Мещерский же отправился на второй этаж в тот кабинет, ключ от которого ему оставила Балашова.
Он отпер дверь, распахнул окно, чтобы прогнать духоту, и уселся за стол. Придвинул брошюры и пачку отксерокопированных авторефератов. Однако читать ничего не хотелось – самым пошлым образом клонило в сон. Он скосил глаза на увесистый фолиант на подоконнике: «Ископаемый человек. Сборник Академии наук СССР». Вот скучища-то!
Справа в соседнем кабинете кто-то тоже открыл окно. Затем послышалось радио и смолкло – выключили. Мещерский придвинул к себе бумаги и…
За стеной вдруг что-то со звоном разбилось. Послышался чей-то болезненный возглас. Мещерский поморщился: что там еще у них? Череп, что ли, кого за палец хватил? Чей-то низкий голос в дальнем конце коридора громко спросил:
– Эй, тут есть кто-нибудь? Можно? Откройте, пожалуйста. Мне аптечка нужна!
«Кто-то ломится к Балашовой. Это у нее в кабинете аптечка. А где ж она сама-то?» Он дочитал страницу, а потом вышел в коридор. Никого. Видно, уже ушли. И тут услыхал, как кто-то медленно и тяжело
