Лаборант теперь напряженно смотрел на него и словно выжидал – не скажет ли еще чего-нибудь. Не дождавшись, однако, снова опустил голову.
– Так, значит, в четверг вам коллеги зачем-то понадобились? – тихо спросил Никита.
Ответа не последовало. Но когда он уже двинулся к обезьяннику, Суворов догнал его и схватил за плечо.
– Вы… вы мне правду тогда говорили, а? – спросил он шепотом.
– Святую. Я вам друг, Женя.
– Ну… ну и я вам тогда. И я не дурак, запомните, что бы вам про меня ни плели. И вот что: будьте поосторожнее тут.
– С кем?
Лаборант дернул головой, словно его взнуздали. Жест мог относиться к чему угодно: к густым зарослям сирени, к сектору первому, к базе в целом.
– Я вас предупредил, – и он, не оглядываясь, зашагал к воротам.
Колосов же направился в противоположную сторону. Из открытого окна ветлечебницы до него донеслась симфоническая музыка. Потом послышался треск, видимо, включенное радио реагировало на дальние грозовые разряды.
– День добрый, – окликнул Колосов. – Венедикт Васильевич, это вы?
В окно высунулась Иванова – в белом халатике с короткими рукавами, тут же исчезла и через минуту снова возникла перед начальником отдела убийств уже на посыпанной гравием дорожке – негодующая, розовая и весьма от этого похорошевшая.
– До каких пор будет продолжаться этот произвол? – Руки ее поднялись, словно она намеревалась впиться в колосовскую рубашку, но тут же опустились. – Я вас или не вас спрашиваю? Или у нас уже совершенное беззаконие?! Его же опять посадили, а он ни в чем не виноват! Судья его выпустила до суда под залог. А вы… Да как вы смеете не исполнять судебные решения?!
– Юзбашева не я посадил на этот раз, Зоя Петровна. Обращайтесь в прокуратуру, в Москву. Решения вашего милосердного судьи никто не отменял, но в настоящее время Юзбашев задержан не по краже, а по обвинению в убийстве, – тут Никита слегка покривил душой: этолога задержали на десять суток. Обвинение ему пока предъявлено не было.
– В убийстве? Кого? Нинель Григорьевны?
– На его одежде обнаружена кровь группы потерпевшей.
– Но Женя сказал мне, что Костька порезался!
– Порезаться можно при различных обстоятельствах, Зоенька Петровна.
– Но он не убийца!
– Вы так в нем уверены?
– Конечно.
– Вы, значит, так его любите?
Она отступила на шаг. Лицо ее дрогнуло. Было видно, что ей трудно говорить.
– Да, да, да! Не отнимайте его у меня, не ломайте нам жизнь. Пожалуйста, ну прошу вас!
– Вы никогда не замечали, что Юзбашева интересуют пожилые люди?
– В каком смысле?
– В этом самом.
– Нет, никогда ничего подобного. Что за чушь?
– Вы врач, значит, можете судить вполне профессионально: как он вообще, а? Нормальный мужик?
Она смерила Колосова ледяным взглядом, ответила с плохо скрытым презрением:
– Думаю, многие, кого я знаю, могли бы ему во многом позавидовать.
– Да? Зависть – скверное чувство. Пережиток. Я вот стараюсь его полностью в себе истребить. А где вы сами были
– Я? Как где? Здесь. Наши за деньгами уехали. Надо же было кому-то остаться. И потом… ну, мне не хотелось видеть, как они там будут обращаться с Костей. Я ведь говорила ему, чтобы не ездил туда – все равно ничего, кроме унижения, не получит. Бог с ними, с деньгами. Но он упрямый, как мул. Всегда делает так, как решил. Ну, я и не хотела, чтобы его топтали там у меня на глазах, вежливо давая понять, что имеют дело с презренным вором. Они и так все меня тут осуждают, хотя и молча.
– За что?
– За то, что внесла за него залог.
– Верность, оказывается, не покинула сей бренный мир, Зоя Петровна.
– Что-что?
– Хотел бы, чтобы и за меня вот так… заступились. Но, – Никита усмехнулся, – кому везет в картах, на любовь рассчитывать не приходится. А насчет Юзбашева вашего… Хотите ему помочь?
– Конечно!
– Тогда скажите мне, только честно: вы сами кого-нибудь подозреваете теперь?
