– Сережка мистически настроен сегодня. Бывает. Со свежего воздуха-то, – изрек Кравченко. Отложил книгу. Поднялся. – Все, нами услышанное, конечно, весьма бредово и занимательно, но…
Катя ждала, что он закончит фразу, но Кравченко умолк так же, как и его приятель.
«Конечно, они не верят, – горько думала она. – И я бы не верила, если бы это не Никита сказал».
– Завтра я работаю в музее. Балашова специально придет, чтобы мы с ней разобрали материалы по Олдовайским находкам, – сообщил вдруг Мещерский. – Не желаете присоединиться?
– Я пойду! Я обязательно пойду с тобой! – обрадовалась Катя и тут же осеклась: «А вдруг Кораблина позвонит? Действительно, хоть разорвись. Словно кляча у двух стогов сена».
– Я с утра в офис наведаюсь, кое-что посмотреть надо, проверить, – лениво молвил Кравченко. – А то Чучело нагрянет с курорта и будет мальчикам моим
– Он ничего не говорит. Он бомжем занят, который признался в убийстве Стасика, хотя и не верит в его виновность. Ни вот настолечко не верит.
– Сергеев молоток. – Кравченко, давний приятель начальника Каменского розыска, не скупился на неуклюжие комплименты. – Так вот, если уж он на этих братьев Жуковых рукой махнул, значит, ничего путного в них нет. Он чувствует. Интуиция, милая моя.
– Я тоже чувствую, – упрямо возразила Катя. – Но я… я смертельно хочу пойти завтра в музей, посмотреть все снова там. Мне любопытно. И – будь что будет, – она виновато взглянула на приятелей.
Те улыбнулись.
– В одном только твой Колосов бесспорно прав, – заметил Мещерский. – Есть во всех этих событиях некая удивительная симметрия. Аллегория времени, возраста. Начало и конец жизни, замкнутый круг: старость, детство. Старик Кронос, отсекающий своим серпом крылышки Амуру…
Кравченко хмыкнул.
– Этакая законченность, завершенность действия, – продолжил невозмутимо Мещерский. – А над всем этим…
– Что над всем этим? – поощрила его Катя. Она обожала, когда князя вело столь поэтично и туманно. Это навевало на нее и печаль, и иронию, и легкую зависть.
– Смерть, что кружит, кружит, точно вальс или волчок. Кто-то из писателей – не помню кто – говорил о коловращении жизни. Так тут – коловращение смерти. И ты не знаешь ни причины ее, ни истинной цели, ни грядущей жертвы – ничего.
– Так надо узнать! – Катя встала. – Для чего я все это вам рассказала? Я хочу, чтобы мы все вместе во всем разобрались.
Мещерский закрыл глаза. Кравченко отвернулся к окну. Но она все равно решила расценить их обидное молчание как знак согласия.
Глава 20 ДО ПОТОПА
На следующее утро Мещерский заехал за Катей, и они отправились в Музей антропологии, палеонтологии и первобытной культуры.
На этот раз вахтерша пропустила их беспрепятственно, и они, поднявшись по мраморной лестнице, попали прямо в выставочный зал. По пути в Колокольный переулок Катя чувствовала тревожную слабость. От прежнего безмятежного интереса, с которым она осматривала музей в первый раз, не осталось и следа. Ей начинало казаться, что во всем, что видели ее глаза, – во фресках, лепном карнизе, древних останках, – скрывается еще неузнанный ею, но грозный смысл.
Мещерский называл все это аллегорией времени, и Катя, едва только она вошла в музейный вестибюль, болезненно ощутила это Время – как гипертоник ощущает атмосферное давление. Точно она внезапно очутилась в лифте, что опускается все глубже и глубже. А запечатленная на расписных стенах охота на пещерного медведя, грубые лица людей, освещенные багровым пламенем, бросающийся на мастодонта саблезубый тигр-махайрод – все это лишь вехи этого длинного пути.
Отправив Мещерского за Балашовой, она надолго застыла у стенда с разбитыми черепами неандертальцев. Смотрела на окаменевшие осколки, вглядывалась в пустые провалы глазниц и ощущала словно дуновение сквозняка: ледяную струйку, покалывающую затылок. Хотелось съежиться, обнять себя за плечи, укрыть, защитить от чего-то неведомого, но надвигающегося неумолимо.
– День добрый, – раздался за ее спиной властный приятный голос.
Она обернулась и увидела Балашову и Мещерского. Хранительница музея приветствовала ее благосклонно-царственной улыбкой.
– Решили пожертвовать выходным и навестить нас? Рада, очень рада.
– Сережа просил помочь сделать кое-какие записи, – соврала Катя вежливо. – Я быстро пишу. Он, когда работает, иногда диктует мне.
– Все материалы я вам приготовила. Там в основном отчеты и рефераты. Думаю, в конспектировании дословном надобности не возникнет, но для общего представления они помогут. Но я вижу, вас заинтересовала эта часть нашей коллекции?
– Очень заинтересовала, – Катя дотронулась до прохладного пластика. – Странные какие повреждения… Это черепа неандертальцев?
– Нинель Григорьевна, я пойду почитаю в тишине. Катя, как посмотрит все здесь, присоединится ко мне, – перебил их Мещерский.
– Идите, голубчик, идите. Не волнуйтесь. Я ее провожу, – ответила Балашова и повернулась к Кате. – Да, это неандертальцы, или, как называет их один наш сотрудник, те люди, что были сотворены до потопа.
