раньше. Таким, несмотря ни на что, он ей нравился больше. Потому что внушал хоть какую-то надежду.
Колосов шел к калитке. Нина на ходу совала ему в карман куртки сверток с бутербродами – на дорожку. Как добрая, заботливая сестренка. Это была чистейшая идиллия, впору спеть даже «Синенький скромный платочек». И от этой смешной идиллии на душе у Кати сразу стало легче.
Глава 21
КЛОФЕЛИН
– Никита Михайлович, к телефону вас, Москва, – начальник Старо-Павловского ИВС заглянул в кабинет, где вот уже час совещались Колосов и оперуполномоченный местного розыска, обслуживающий изолятор временного содержания. Беседа шла о том, как характеризует источник, находящийся в камере вместе с Ищенковым, поведение задержанного. В камере, кроме Ящера, как было доложено начальнику отдела убийств, находились восемь человек: четверо квартирных воров, взятых вневедомственной охраной с поличным при попытке проникнуть на оборудованную сигнализацией загородную виллу директора местной нефтеналивной базы, трое сбытчиков наркотиков, задержанных на городском рынке во время профилактического рейда, и бытовой хулиган-пьянчуга, грозивший во время скандала зарубить топором жену и детей.
В такой вот разношерстной компании Ящер и коротал час за часом в ожидании дальнейшего решения своей судьбы. По характеристике источника, вел он себя в камере крайне замкнуто. Ни в какие контакты не вступал и на вопросы сокамерников отвечал крайне неохотно. Источник полагал, что одни сутки – просто нереальный срок для детальной разработки задержанного, и просил дополнительных инструкций и разъяснений по интересующему его в первую очередь вопросу: как долго будет находиться Ищенков под стражей, чтобы, учитывая эту информацию, тактически правильно выстроить схему дальнейшей с ним работы по камере. На вопрос «как долго» мог ответить в такой ситуации лишь сам Господь Бог или уполномоченный им следователь прокуратуры, ознакомившийся с результатами биологической экспертизы.
Колосов, извинившись перед коллегой, вышел в дежурную комнату ИВС. На телефоне его как раз ждал Караулов. И от его новостей – хороших или дурных – сейчас зависело очень многое, в том числе и для работы с источником.
– Никита, только что по факсу из ЭКУ результаты пришли предварительные. – Караулов явно волновался.
– Что с Ищенковым?
– Экспертиза следов крови на изъятой одежде не выявила.
– Черт! – Начальник отдела убийств не мог сдержать досаду: Ищенков был просто идеальным кандидатом в подозреваемые. И несмотря на все странности этого дела, Колосов в тот момент был почти на девяносто пять процентов уверен, что они задержали убийцу. – Юра, они точно в своих выводах уверены? Нет ни малейшего сомнения?
– Ни малейшего. Одежда чистая.
– А если он голый там в лесу куролесил? И такое ведь бывало, а? А потом успел смыть с себя все в реке.
– Никита, я передал тебе голый факт. А насчет того, что он голым мог быть… У Ищенкова в том числе и из-под ногтей брались образцы для сравнения. И там ничего.
– Черт! И как ты поступишь? – Колосов аж охрип от досады и злости.
– Не торопись. Я еще не закончил, дослушай до конца. – Караулов зашуршал какими-то бумагами. – Теперь по Тарантинову новости. Смерть его, по результатам вскрытия, наступила между часом и двумя часами ночи. На теле, помимо резаной раны на горле, действительно обнаружены кровоподтеки на щиколотках – предположительно след от веревки. Волокна были изъяты экспертом и с дерева, к смоле прилипла пенька. Ты был, кажется, прав в плане реконструкции происходившего на месте происшествия: Тарантинова действительно подвешивали или пытались подвесить за ноги. Но, понимаешь ли, с определением точной причины смерти пока у них не все ладится. Эксперт говорит, там что-то с кровью у потерпевшего. Они проводят дополнительные химические исследования.
– То есть? Химическую экспертизу? Как и по Сорокиной?
– Не совсем. Эксперты не все еще закончили. Я просил, как будет окончательный результат по Тарантинову, пусть немедленно позвонят мне или тебе в изолятор. А ты взял уже на допрос Ищенкова?
– Беру. Юра, ты мне не ответил: что ты намерен с ним делать дальше? Отпустишь его?
– Законных оснований для его дальнейшего содержания под стражей после результатов экспертизы у меня нет, как видишь.
– Короче, во сколько приедешь его освобождать?
– Сутки истекают в половине пятого утра. Естественно, в это время я не выпущу его: в изоляторе только дежурный наряд ночной, освобождение в такой ситуации запрещено инструкцией. Позже, утром, я его тоже не имею права освободить. Я приеду в двадцать три тридцать, к разводу караула. Черт бы его побрал, этого ублюдка твоего, допоздна из-за него торчать придется!
– Ладно, – подытожил Колосов. – Выходит, до полуночи у меня с ним еще уйма времени.
– Никита, я только тебя очень прошу!
– Не причитай. Все в норме. Ладно, отбой… Э, нет, погоди-ка. – Колосов, казалось, вспомнил что-то важное. – Ты про телесные повреждения не договорил у Тарантинова. А рана на руке?
– Да, есть. Резаная рана на левой ладони. Возможно, возникла, когда он оказывал сопротивление нападавшему. Носит прижизненный характер… Никита, ты что молчишь?
Колосов не отвечал. Он вспомнил вдруг, и это было так неожиданно и вроде бы совсем не к месту… черный шелковый платок в левой руке Олега Смирнова. Катя сказала, что именно эта рука режиссера отмечена шрамом. И всего несколько часов назад она видела похожий порез и на руке мальчика. ЧЕРНЫЙ ШЕЛКОВЫЙ ПЛАТОК… ГДЕ Я МОГ ВИДЕТЬ ЭТУ ВЕЩЬ? ВЕДЬ Я УЖЕ ВИДЕЛ ЕЕ РАНЬШЕ… Колосов закрыл глаза: видел, а потом напрочь забыл, потому что… Внезапно перед ним встала картина: спальня, смятая постель, на ней мертвая женщина, залитые кровью простыни, мертвый ребенок на ковре на пороге и… черный шелковый платок. Он видел его три месяца назад при осмотре квартиры прокурора Полунина. Платок
