хрюкал, сопел и хрипло, часто дышал, словно запаленная лошадь. Вот стон повторился: хриплый, тягучий, кто-то вскрикнул – сначала едва слышно, потом громче, громче. И вот уже раздался пронзительный, счастливый поросячий визг.
– Ты смотри, что делают, а! – ахнул вдруг Данила. На деревянной скамейке без спинки, стоявшей возле гранитной тумбы-памятника, в желтом круге света, бросаемом на тротуар тусклым фонарем, совокуплялись двое нищих. Он – в рваной болоньевой куртке, всклокоченный и бородатый, в приспущенных брюках, навалился на Нее – толстую, пьяную, полураздетую, в рваной кожаной дохе и резиновых ботах, надетых прямо на голые ноги. В воздухе стояла густая вонь пота, мочи и прокисшей махорки.
Верховцев сдавленно вскрикнул – перед его глазами плыло запрокинутое в мартовское небо пьяное, лоснящееся женское лицо в облаке свалявшихся рыжих волос – лик Медузы. И, как Медуза, скользкая и раздавленная, белела в свете фонаря стиснутая заскорузлой лапой нищего голая жирная женская грудь.
Верховцев почувствовал сильнейший позыв рвоты. Он едва успел нагнуться – его вывернуло прямо на тротуар. Данила подскочил к бомжам. Одним ударом кулака он сверг хрипящего в последнем усилии «наездника» в лужу, затем рывком приподнял за остатки полуистлевшей одежды его пассию с ее деревянного ложа.
– Ты… – просипела она. – Ты хто… такой?
– Если ты еще раз, – прошипел Данила, награждая ее звонкой пощечиной, – один только раз посмеешь оскорбить великое таинство любви своей сгнившей пастью… – Он отвесил ей еще одну пощечину и еще одну. – Если ты, грязная гадина, посмеешь это сделать, я вырву тебе язык и забью его в твою дырку. Наглухо. Ясно?! – Он ударил ее кулаком в лицо, разбил губы, нос.
Нищенка охнула и опрокинулась со скамейки в ту же лужу, где пускал пузыри ее воздыхатель.
– Идем отсюда. – Данила крепко взял Верховцева за плечо и повел прочь. Олли молча шагал за ними, то и дело оборачиваясь и спотыкаясь о плиты, которыми была вымощена вокзальная площадь.
Пути в бывшее депо, где стоял прежде траурный поезд Ильича, Верховцев не помнил. У него дрожали колени, кружилась голова. От пережитого волнения в позвоночнике проснулся огненный червь и запустил в сплетение нервов свои безжалостные зубы.
– Сейчас придем, немного уже осталось, – подбадривал его Данила, на руку которого он тяжело опирался. – Чего ты так? Подумаешь! Очень уж ты нежный какой-то.
Верховцев тяжело дышал.
Они подошли к маленькому покосившемуся строительному вагончику-бытовке. В единственном окне его горел свет.
– Здесь, – кивнул Данила и громко постучал в дверь. Не получив ответа, он толкнул ее плечом. Они вошли в бытовку.
У окна под голой, без абажура лампочкой стоял колченогий стол, покрытый порыжелой клеенкой, рядом на придвинутой к столу продавленной софе, прикрытой только полосатым матрацем, испещренным жирными и кровавыми пятнами, сидела светловолосая девушка, молча смотревшая на вошедших. Ее серые тусклые глаза сонно моргали. Одета она была в какие-то нелепые черно-бело-полосатые рейтузы и черную кофту на «молнии».
– Здравствуй, Аня, а вот и я, как и обещал, – сказал Данила. – А это мои друзья, познакомься.
На лице девушки ничего не отразилось. Серые выпуклые глаза моргнули.
– Принес? – спросила она тоненьким, писклявым голоском.
– Принес.
– Давай. – Она протянула тощую лапку с обломанными ноготками и, заметив, что Данила медлит, прикрикнула: – Ну, давай же!
Он вынул из кармана пальто маленький пузырек с прозрачной жидкостью.
Девушка вся подобралась. Теперь она напоминала хлипкого паучка, нацелившегося на запутавшуюся в его сетях моль. Глаза ее словно проснулись, засверкали.
– Это мне? Все мне? – спросила она недоверчиво.
– Конечно, тебе, Анечка. Я же обещал. – Данила протянул ей пузырек на ладони. Она схватила его, сунула в рот и, не успели Верховцев и Олли глазом моргнуть, перекусила стеклянное горлышко зубами, затем выплюнула осколки, пошарила под матрацем и извлекла оттуда грязный пластмассовый шприц с отломанной иглой.
Верховцев отвернулся. Он не выносил, когда при нем вводили иглу в вену.
Через десять минут девушка по имени Аня была уже совершенно другим человеком. Она томно вытянулась на матраце, перебирала пальцами пряди длинных, давно не мытых волос и, щурясь, разглядывала посетителей.
– А это что за ангелочек? – спросила она, кивая на Олли.
– Это один веселый и очень талантливый парень. Если ты согласишься на то, о чем мы говорили, у вас будет возможность познакомиться поближе, – улыбнулся Данила.
Девушка приподнялась на локте, приблизив к Олли замурзанное личико.
– Как тебя зовут?
Олли пожал плечами.
– Ты что, немой? Или смущаешься?
– Он смущается, – сказал Данила. Он искоса смотрел на Верховцева, наблюдая за его реакцией.
– Меня смущается? – улыбнулась девушка.
