страдания душевные. Безразличие, которое я чувствую ко всему, меня печалит. Думаю, что даже если бы все эти дома на Корсо вдруг пустились в пляс, я бы на них даже не посмотрел. И если бы они даже грозили упасть на меня, то я бы ничего не имел против.
Эмилио прервался, увидев приближавшуюся женщину, которая немного напоминала Анджолину.
— Сегодня хорошая погода, не так ли? Небо голубое, воздух сладок, солнце великолепно. Я всё это понимаю, но не чувствую. Вижу всё в сером цвете и ощущаю так же.
— Я так никогда не болел, — заметил Сорниани с удовлетворением, которое ему не удалось скрыть, — даже считаю, что полностью выздоровел сейчас.
И Сорниани начал рассуждать о разных лекарствах, которые, как он считал, ему чудесным образом помогли.
Эмилио вдруг сильно захотелось освободиться от этого надоедливого типа, которого он даже и не собирался слушать. Эмилио протянул ему руку, ничего не говоря, и развернулся, уже делая первые шаги, чтобы уйти. Однако Сорниани, пожимая руку, спросил его:
— А как у тебя дела на любовном фронте?
Эмилио притворился, что не понимает:
— На каком фронте?
— Эта твоя, как её, блондинка, Анджолина.
— Ах, да, — ответил Эмилио с безразличным видом, — я с ней больше не встречаюсь.
— И правильно делаешь, — воскликнул Сорниани пылко и сразу же снова приближаясь к Брентани. — Это не та женщина, для парня вроде тебя, да к тому же ведь у тебя и не самое крепкое здоровье. Она свела с ума Мериги, и затем её перецеловала половина мужчин города.
Глагол «перецеловала» ранил Брентани. Если бы этот жёлтый человечек сказал ему это раньше, характеризуя любовную экспансивность Анджолины, то Эмилио не обратил бы внимания на его болтовню, но сейчас всё это вдруг приобретало очень правдоподобный вид. Эмилио запротестовал, сказал, что хотя знал Анджолину не долго, но она показалась ему очень серьёзной, и, таким образом, Эмилио удалось спровоцировать Сорниани, который, став ещё бледнее (должно быть, его желудок поучаствовал в этом) начал рассуждать откровенно на предложенную тему.
Анджолина серьёзная? Даже перед тем, как выйти на сцену в деле с Мериги, она уже имела опыт общения с мужчинами. С очень молодых лет Ацджолину видели в неприличное время прогуливающейся по улицам старого города в компании парней — ей нравились юнцы. Мериги появился вовремя, чтобы забрать её в новый город, где находилось поле его деятельности. Анджолину можно было встретить под ручку со всеми более-менее богатыми парнями, и она всегда играла одну и ту же роль новой жены. И далее Сорниани привёл перечень имён, с которым Брентани уже был знаком, от Джустини до Леарди, фотографии их всех Эмилио видел в спальне Анджолины.
Сорниани не привёл ни одного нового имени. Было просто невозможно, чтобы он придумал их все сам с такой точностью. От томительного беспокойства кровь прилила к щекам Эмилио; может быть, продолжая говорить с таким жаром, Сорниани назовёт и себя самого? Эмилио продолжал слушать с большой тревогой, в то время как его правая рука сжалась в кулак, готовая обрушиться на Сорниани.
Но тот остановился, чтобы спросить:
— Ты себя плохо чувствуешь?
— Нет, — сказал Эмилио, — я чувствую себя великолепно.
Он сдержался с тем, чтобы не мешать Сорниани с его рассказом.
— Но это очевидно, что ты чувствуешь себя плохо. Ты поменялся в лице уже два или три раза.
Эмилио разжал кулак. Это был не тот случай, чтобы поколотить Сорниани.
— Да, действительно, я чувствую себя не очень хорошо.
Поколотить Сорниани! Хорошенькая вендетта! Эмилио следовало бы поколотить самого себя. О, как он её любил! Эмилио трусливо сказал себе, что вернётся к ней. И как можно быстрее. В это утро он приобрёл решительность и энергию для мести. Он выскажет ей все свои упрёки и затем оставит. О, какой умный поступок! Так он накажет только себя самого. Все обладали ею, кроме него. Поэтому среди всех её мужчин только Эмилио был достоин осмеяния. Он вспомнил, что на днях Вольпини должен был приехать для того, чтобы уплатить условленный залог; как раз в то время, когда Эмилио бесился от подозрений, которые всегда его мучили. Что будет делать Анджолина после того, как станет принадлежать портному? Самым естественным для неё будет легко предать его, она будет предавать его с другими, поняв, что Эмилио её бросил. Для него она была потеряна. Эмилио ясно видел это будущее своими глазами, как будто всё происходило в нескольких шагах от него, прямо на Корсо. Он видел, как Анджолина освобождается от рук Вольпини, пресыщенная им, и сразу же ищет место, где сможет продолжить творить свои гнусные дела. Она предаст Вольпини, и на этот раз справедливо.
Отчаяние Эмилио составляло не только то, что он так и не овладел ей. До сего момента он лелеял в памяти тот томительный звук, который издала Анджолина при его уходе. Но что он мог означать в жизни женщины, которая и в других руках так же радовалась и страдала? Нет, невозможно возвращаться на прежний путь. Эмилио теперь хватало, чтобы воздержаться от этого соблазна, вспомнить слова Балли.
Эмилио подумал, что если он не будет постоянно помнить суровое суждение друга, то не вылечится одним лишь собственным достоинством, а попытка вернуться к Анджолине свяжет его с ней, и тогда уже ей будут принадлежать все его мысли и желания.
Уже прошло достаточно времени, как он поговорил с Сорниани, а смятение никак не унималось в груди Эмилио.
Может быть, Анджолина предпримет попытки снова сблизиться с Эмилио. Тогда его достоинство не помешает ему принять её с распростёртыми объятиями. Но всё будет по-другому. Эмилио перейдёт сразу же к правде, то есть к обладанию. Долой притворство!
— Я знаю, что ты была любовницей у всех этих мужчин, — закричит он ей, — и я люблю тебя так же. Будь моей и говори правду, чтобы у меня больше не оставалось сомнений.
Правду? Даже представляя себе самую жестокую откровенность, Эмилио идеализировал Анджолину. Правду? Разве она могла и знала, как её сказать? Даже если Сорниани сказал лишь часть правды, то ложь должна быть такой естественной в устах этой женщины, она никогда от неё не освободится. Эмилио забыл, что временами воспринимал так ясно тот факт, что он тесно связан с тем, что на самом деле Анджолина не является той, кем была, и это был он сам, кто творил ложь.
— Как я не понял, — говорил себе Эмилио шагая, — что единственным поводом для смеха была ложь! Если бы он знал всё, то не осталось бы ничего смешного. Каждый имеет право любить того, кто ему нравится.
Эмилио показалось, что эту точку зрения они уже обсуждали с Балли.
Ветер совсем стих, и день принял вид весеннего. Будь Эмилио в другом расположении духа, этот день свободы стал бы радостью для него. А, может, настоящей свободой являлось то, из-за чего он не согласился пойти к Анджолине?
И всё же был повод, чтобы пойти к ней сразу. По крайней мере, Эмилио мог увидеться с ней для того, чтобы высказать новые упрёки. Действительно, он никогда прежде и не подозревал о существовании этих юнцов, которые были у неё до Мериги и о которых ему сегодня рассказал Сорниани.
— Нет! — сказал Эмилио громким голосом. — Подобная слабость лишь ввергнет меня в её власть. Терпение! Десять или пятнадцать дней. Она придёт ко мне сама.
Но что же делать этим первым утром?
Леарди! Красивый юноша, белокурый и крепкий, с оттенком мужественности в молодом организме, шёл по Корсо, серьёзный, как всегда, одетый в светлое пальто, которое соответствовало этому тёплому зимнему дню. Брентани и Леарди едва здоровались, оба очень гордые, хотя и по разным причинам. Эмилио, увидев этого элегантного юношу, по мнил, что он является литератором с определённой репутацией, а Леарди, напротив, полагал, что может смотреть на Эмилио сверху вниз потому, что тот был одет менее аккуратно, и он его никогда не встречал ни в одном из больших домов города, где его, наоборот, принимали с распростёртыми объятиями. Но Леарди ценил то, что его превосходство может признаваться даже Брентани, и ответил вежливо на приветствие. Затем Леарди встретил Эмилио великодушно, увидев несколько удивлённо, что тот приближается к нему с протянутой рукой.
Брентани уступил властному инстинкту. Поняв, что не может идти к Анджолине, он решил, что лучше
