всего будет поговорить с тем, кто в его мыслях был неразрывно связан с ней.
— И вы воспользовались хорошей погодкой, чтобы прогуляться?
— Да, решил пройтись перед завтраком, — ответил Леарди, принимая таким образом компанию Брентани.
Эмилио заговорил о погоде, о своём недомогании и о болезни Сорниани. Сказал, что не любит последнего, так как тот слишком уж любит хвастаться своими любовными похождениями. Эмилио не скупился на слова. У него было странное предчувствие, что он находится рядом с человеком, который в его жизни очень важен, и каждое слово будет полезным для того, чтобы укрепить дружбу с ним. Эмилио смотрел на Леарди с беспокойством, говоря о похождениях Сорниани. Леарди не повёл и бровью, Эмилио лишь обратил внимание на улыбку, свидетельствующую о том, что Леарди уверен в своём превосходстве над Сорниани. Для Эмилио подобная улыбка, в данном случае, была равноценной признанию в связи с Анджолиной.
Но и Леарди разговорился. Определённо, он хотел показать Брентани свою культуру. Леарди пожаловался, что на Корсо можно всегда увидеть одни и те же лица, и поэтому ему жаль, что жизнь Триеста очень живая, но малоартистичная. Ему не подходит этот город.
Тем временем Брентани обуяло неудержимое желание заставить Леарди рассказать об Анджолине. Что бы тот ему не говорил, Эмилио не мог расслышать ничего, кроме отдельных слов, слушал почти машинально, желая уловить лишь какой-либо звук, который напомнит ему имя Анджолины и позволит атаковать, чтобы поговорить о ней. К своему счастью, Эмилио никак не находил подходящей возможности, но, возмущённый тем, что должен слушать все эти глупости, которые Леарди медленно выкладывал подробнейшим образом для того, чтобы понравиться, Эмилио грубо прервал его:
— Смотрите, смотрите, — сказал он с удивлённым видом, следуя взглядом за элегантной фигурой женщины, которая совсем не была похожа на Анджолину, — синьорина Анджолина Дзарри.
— Да что вы! — запротестовал Леарди, недовольный тем, что его перебили, — я видел её в лицо, это не она.
И он снова начал рассуждать о плохо посещаемых театрах и о светских женщинах с недалёким умом, но Брентани уже решил, что не будет больше терпеть эти поучения:
— Знаете синьорину Дзарри?
— И вы знаете её? — спросил искренне удивлённый Леарди.
Для Брентани это был момент мучительных сомнений. Хитрость, которую он использовал, ещё не гарантировала того, что такой человек, как Леарди, будет говорить то, что Эмилио захочется. Для Брентани было очень важно, чтобы Леарди помог узнать ему Анджолину такой, какая она есть, и в таком случае, может быть, стоило довериться ему и выложить всю правду? Но чувство антипатий к Леарди заставило Эмилио быть осторожным:
— Да, один мой друг познакомил меня с ней недавно.
— Я был знаком с Мериги. Несколько лет назад я знал её очень хорошо.
Брентани сразу же успокоился и почувствовал себя хозяином выражения собственного лица. Он подмигнул Леарди:
— Очень хорошо, да?
— О, нет, — ответил очень серьёзно Леарди, — как вы могли такое подумать?
Леарди очень хорошо играл свою роль, сохраняя удивлённое выражение. Брентани понял эту игру и не стал настаивать. Он сделал вид, что забыл свой нескромный вопрос, и очень серьёзно спросил:
— Расскажите мне немного эту историю с Мериги. Почему он её бросил?
— По причине финансовых затруднений. Он писал мне, что дал слово Анджолине. А теперь на днях я слышал, что она помолвлена снова, с портным, кажется.
Кажется? О, он не мог разыграть эту комедию лучше. Но чтобы это ему удалось, чтобы заставить себя прибегнуть к этому тщательно рассчитанному притворству, которое, видимо, стоило ему труда и неудовольствия (иначе, почему он говорил об Анджолине только когда был обязан?) он, наверное, ещё имел свои интересы и до сих пор был связан с этой женщиной.
Леарди уже говорил на другую тему, и вскоре Эмилио его оставил под предлогом того, что опять неожиданно почувствовал недомогание. Леарди сам заметил, что Эмилио расстроен, и поверил ему. Он даже посочувствовал Брентани по-дружески, и тому Пришлось ответить благодарностью. На самом деле Эмилио чувствовал ненависть по отношению к Леарди. Брентани очень хотелось следить за ним, по крайней мере, до конца дня, и он был уверен, что Леарди в конце концов обязательно встретится с Анджолиной. Безумная злоба заставила Эмилио скрежетать зубами, но уже вскоре он осуждал себя с горечью и иронией за эту злость. Кто знал, с кем Анджолина могла предать его в этот день, возможно, даже с кем-то, кого Эмилио даже не знал. Как превосходил его Леарди, этот дурак без всяких мыслей в голове! Обретённое Эмилио спокойствие являлось настоящей наукой жизни.
— Да, — подумал Брентани, и ему показалось, что этим словом он должен заставить стыдиться вместе с собой всю лучшую часть человечества, — изобилие идей в моём мозгу создаёт мою же неполноценность.
Действительно, если Леарди также полагал, что Анджолина его предаёт, разве он не представлял бы её в своём воображении такой же реальной и живой, как это делал Эмилио, видевший Анджолину рядом с Леарди в своём сознании. Таким образом, Эмилио чуть приоткрыл правду, о которой раньше только догадывался. Это было короткое и грубое действие — осмеяние всех его мечтаний и желаний. Когда мечтателю гнев заволакивает глаза, видение исчезает, оставляя после себя эхо долгого и громкого смеха в ушах.
Во время обеда Амалия должна была догадаться, что новость, волновавшая Эмилио, не была весёлой. Он накричал на неё, почему обед не готов: он хотел есть и не хотел ждать. Позже Эмилио жалел об этом, так как ему показалось пыткой есть, будучи скомпрометированным таким поведением. Поев, Эмилио остался за столом, сидя с нерешительным видом перед пустой тарелкой. Наконец он решил — он не пойдёт сегодня к Анджолине и вообще постарается с ней не видеться. В этот момент самым большим несчастьем для него являлось то, что он обидел сестру. Он видел, что она побледнела и опечалена. Эмилио хотел попросить у неё прощения, но так и не решился на это. Просто он чувствовал, что если начнёт говорить нежные слова, то расплачется, как ребёнок. Тогда он сказал Амалии грубо, но с очевидным желанием подбодрить её:
— Тебе надо прогуляться. Погода сегодня просто прекрасная.
Амалия не ответила и вышла из комнаты. Эмилио разозлился:
— Разве я не достаточно несчастлив? Ей бы следовало понять, в каком состоянии души я пребываю. Моих слов должно быть достаточно для неё, чтобы снова стать нежной и не изводить меня своей обидой.
Эмилио почувствовал себя уставшим. Он лёг на кровать одетым, и на него сразу же нашло бесчувственное состояние, однако он продолжал помнить о своём несчастье. Эмилио поднял голову, чтобы вытереть полные слёз глаза, и подумал с горечью, что этих слёз, возможно, и не было бы, если бы не обида Амалии. Затем он забылся.
Проснувшись, Эмилио понял, что наступает ночь. В это время можно наблюдать один из тех грустных заходов солнца после хорошего зимнего денька. Эмилио снова охватили сомнения, и он задумался, сидя на кровати. В другом случае в это время он бы принялся за учёбу. Эмилио посмотрел на свои книги в шкафу, но лишь осознал, что в данный момент к ним равнодушен. Их названия представляли для него сейчас нечто неживое, и они были не способны заставить его забыть хотя бы на миг эту жизнь и горе, которое он ясно ощущал в своей груди.
Эмилио посмотрел в сторону кухни и увидел Амалию, сидевшую возле окна и корпевшую над пяльцами. Он притворился весёлым и сказал ей ласково:
— Ты простила мне мою сегодняшнюю запальчивость?
Амалия подняла на секунду глаза:
— Не вспоминай больше об этом, — ответила она сладко и продолжила работать.
Эмилио был готов выслушать упрёки, а, получив такой ответ, осознал реальность. Так значит, всё вокруг было спокойным, кроме него самого? Сидя рядом с сестрой и любуясь, как шёлк под действием её аккуратных пальцев превращается в узор, он напрасно искал другие слова.
Но Амалия ни о чём и не спрашивала. Она больше совсем не переживала из-за этой любви, которую
