– Женя, идите сюда, я очередь заняла! – услышала она оживленный женский возглас.
Евгения Тихих кого-то звала, размахивая зажатыми в руке перчатками. Мужа рядом с ней уже не было. Видимо, Станислав Леонидович покинул ЖЭК ради своих неотложных банковских дел.
– Женя, да вот же я здесь, идите сюда!
Евгения Тихих приветливо улыбалась, а ведь всего пять минут назад, разговаривая с супругом, она выглядела изрядной брюзгой. Мимо Кати прошел высокий мужчина в черной кожаной куртке-«пилот». В руке он крутил ключи от машины. Это был Евгений Сажин.
– Что, берем на абордаж? Здравствуйте, Женя, – весело поздоровался он с Евгенией Тихих.
– Здравствуйте, здравствуйте… Женя… – Она смотрела на него, продолжая улыбаться.
Сажин наклонился к ней, и они начали тихо и оживленно разговаривать. Катя подумала: надо же… Евгения Тихих буквально за рукав тащила Сажина, пытаясь втиснуть его перед собой в плотную очередь. Но народ возмущенно загалдел. Сажин только развел руками – сдаюсь и ни на что не претендую. Ему пришлось занять очередь в конце, у самых дверей.
– Кто с двадцать пятого участка, пройдите во второй кабинет! – зычно выкрикнула паспортистка.
Толпа дрогнула, послышались голоса: «Какого участка? А мы что, номера, что ли, знаем?»
– Стойте спокойно, не суетитесь, у нас тут все нормально, мы правильно стоим, – пробасила Надежда Иосифовна Гринцер. – Ну, и что же было дальше, Клавдия Захаровна?
– А то, что мы с Настей-лифтершей подумали-то, это, мол, он, газовщик-то, снова вернулся, – Катя услышала дребезжащую скороговорку Зотовой, – Нюрка-соседка переполох подняла на весь двор. Мол, ломится кто-то к ней в дверь. А это не он был, его-то потом уж поймали, и не в Москве, а, говорят, где-то в Казани. Вся милиция ловила, во как! А Нюрке-то нашей по ошибке в тот вечер слесарь Авдюхов стучал. Пьяный он был, ну, подъезд и перепутал. Думал – это его квартира и жена ему из принципа не открывает. Ну, а мы-то с Настей-лифтершей откуда про то знали? Мы с ней без памяти сюда прибегли, тут тогда опорный был пункт. Кричим: этот вернулся, караул! Ну, участковый сразу за пистолет и к нам во двор. Потом уж ошибка открылась. Слесаря Авдюхова в вытрезвитель отвезли. А Нюрка-то все равно нам благодарна была. Она в тот вечер тоже одна в квартире была, как и тот мальчонка бедный. Мать-то ведь его потом умом с горя тронулась, во как. А женщина была толковая, хорошая, я ее до сих пор помню, мы ведь соседи были. Ну, конечно, не дай никому господи ребенка потерять. Да чтобы ему такая страшная смерть выпала. Мы-то все соседи и то с этим Мосгазом года два в себя прийти не могли. Чуть дверь в подъезде стукнет, чуть лифт скрипнет, так и трясемся…
– Кто с семнадцатого участка, прошу приготовить фотографии, квитанции и паспорта, возьмите бланки заявлений! – из дверей кабинета высунулась паспортистка.
– Ах ты, батюшки, фотографии-то… – ахнула Зотова. – Ой, склероз… Все взяла, паспорта, квитанции, удостоверение даже свое пенсионное, а фотокарточки забыла!
– Ступайте, я очередь нашу подержу. Я вас дождусь, кого-нибудь вперед пропущу, – сказала Надежда Иосифовна. – Ступайте скорее, тут еще не скоро. Осторожнее, молодой человек! Не толкайтесь так свирепо, тут же пожилые люди!
Катя увидела Алмазова. Точно ледокол, он грудью рассекал толпу. Вблизи его вид еще больше не понравился Кате. С таким видом боксеры выходят на ринг мочить своего соперника. Алмазов исподлобья мрачно оглядел забитый коридор и рванул дверь кабинета.
– А тут живая очередь, между прочим! – возмущенно пискнул кто-то из толпы. Негодовала юная Дарья Васина.
– Заткнись ты! – огрызнулся Алмазов.
– А ты что так с моей женой разговариваешь? – на Алмазова, точно цыпленок на боевого петуха, вихрем налетел щуплый Васин.
– Ты не возникай, сопляк, а ну пойдем выйдем! – Алмазов явно искал повод для драки.
– Олег!
Женский крик перекрыл гневный гул всколыхнувшихся от негодования жильцов. Алмазов резко обернулся и начал энергично прокладывать себе дорогу назад к двери. Катя увидела Аллу Гринцер. Алмазов спешил к ней.
– Алла!
Катя даже на цыпочки приподнялась, чтобы не пропустить ничего из этой сцены. Ну и ну…
– Я думала, ты еще дома, не ушел, поднялась, позвонила… А ты уже здесь, – Алла Гринцер говорила быстро, тревожно заглядывая Алмазову в лицо. – Вот, видишь, я вернулась… Я что-то испугалась… Ты как, Олег, ты в порядке?
Алмазов смотрел на нее. И у него, да и у Аллы в эту минуту были такие лица, словно оба они стояли на вокзале у военного эшелона, уходящего на фронт. Совестно, конечно, было так явно и бесцеремонно пялиться на них и подслушивать, но Катя просто ничего не могла поделать с собой!
– Боже мой! – раздался возглас удивления и… Надежда Иосифовна, прислонившись к доске объявлений, широко раскрытыми изумленными глазами взирала на дочь и на склонившегося к ней молодого соседа с шестого этажа. Заметив мать, Алла стушевалась и нырнула в толпу, явно намереваясь покинуть ЖЭК. Алмазов устремился за ней. Катя, энергично работая локтями, ринулась за ними, но путь ей внезапно преградила чья-то широкая мужская спина. Это был Станислав Леонидович Тихих. Он зачем-то вернулся в ЖЭК. Его дубленка была запорошена снегом. Он оглядывался по сторонам, ища в очереди свою жену.
Оля Тихих позабыла обо всем на свете – о школе, об уроках, о родителях. Ей хотелось танцевать, петь, – как же это случилось, что вообще происходит, отчего сердце так стучит в груди? Неужели это так и бывает?
Игорь Зотов шел рядом с ней.
– Замерзла? – спросил он.
