Но она сказала не это:
– Не за что благодарить меня, я сделала, что могла – это так мало.
– Я не ожидал такого развития событий, – произнес Салтыков. – По крайней мере такой чудовищной трагедии.
– Вы ни в чем не виноваты, – ответила Анна, скользя взором по его лицу. Любимое, бесконечно дорогое, родное лицо… Как вышло, как получилось, что это произошло с ней? Она никогда не думала прежде, что с ней может случиться такое. Она и готова-то не была. А вот словно очнулась после долгого сна и… и теперь уже ничего не видит вокруг и уснуть не может… Но ведь были другие! В ее прошлой жизни были другие мужчины. Она нравилась, и ей нравились многие. Был, например, Женя, и Костя – милый, смешной Костя еще в институте, и она даже собиралась за него выйти замуж… И потом был еще Валерий Львович – солидный состоявшийся человек, о котором все говорили, что он находка и блестящая партия, потому что занимает какой-то руководящий пост в Газпроме. И потом тот артист из Театра на Малой Бронной, по которому она с ума сходила еще девчонкой, студенткой, игравший в спектакле «Лунин, или Смерть Жака». Где он теперь, что с ним? Та первая, безответная любовь ушла как вода в песок, ничего не оставив после себя.
И вот приехал совершенно чужой человек, о котором говорили, что он дальний, очень дальний ваш родственник. Приехал из-за границы, встретился с вами почти что случайно и даже сначала не показался ни привлекательным, ни симпатичным, заговорил с вами, улыбнулся и… Вдруг все, абсолютно все стерлось из вашей памяти – этой улыбкой, этим взглядом, этим голосом. Даже несравненный Лунин стерся, и смерть Жака стерлась и все полудетские грезы – все исчезло, стало таким далеким и неважным. И остался только он один. И это его имя – Роман. Роман о любви. Роман с продолжением. Роман готический о судьбе и смерти, караулящей своего часа…
– Анечка, я обещаю вам, я сделаю все, чтобы ничто больное, тяжкое, трудное вас не коснулось, – шепнул ей Салтыков. – Вы мой единственный друг, самый верный, самый преданный, Анечка… Когда я с вами, я чувствую себя намного лучше. Помните, как у Апухтина? «Людское горе забывая, душа смягчалася больная и оживала в этот час…»
Черный «Мерседес», выбравшись из пробки, свернул на набережную. Здесь было намного свободнее, можно было даже прибавить скорость. Мелькали огни, впереди росла громада моста. «Неужели он везет меня к себе в гостиницу? – думала Анна. – Неужели?!»
А почему бы и нет? Пусть это наконец произойдет. Ведь это должно произойти! Они поужинают, посидят в баре с видом на Кремль, затем поднимутся в его номер. Труден только первый шаг – даже в любви. А потом уж она станет тем, кем он захочет – верной женой на весь остаток жизни, подругой на час, любовницей для встреч в номере гостиницы. Только бы это произошло сегодня, сейчас. Только был бы сделан первый шаг с его стороны – любой, решительный или робкий, все равно, но первый…
«Он, возможно, думает, что я соглашусь из-за его денег, – от этой мысли ей стало больно. – Ведь я не ради денег, как же он не понимает?»
И она представила себя рядом с ним где-то далеко-далеко – в Вене, например, на ежегодном балу в Опере. Пары, кружащиеся в вальсе, аромат духов, блеск бриллиантов и шепот на смеси англо-франко- немецкого: Салтыков и его жена, урожденная княгиня Лыкова…
С ним все приобретало совершенно иную цену, иной смысл, даже наследственность, даже фамильные черты, титулы, забытые и похороненные временем, привычки, семейные предания, легенды, надежды, мечты. Особенно мечты…
Черный «Мерседес» мчался по набережной к Каменному мосту. Освещенный яркими огнями отель «Амбассадор» на той стороне Москвы-реки остался далеко позади. До Каменного моста Анна Лыкова все еще надеялась, что они все же доберутся именно туда и закончат свой путь там, но вот и Каменный мост исчез из виду. Набережная как темная лента разматывалась в бесконечность. Мосты, мосты…
Они въехали на Автозаводский мост, и Анна Лыкова поняла – он везет ее домой. Не к себе, домой.
Темный двор в этот поздний час был безлюден и тих. Окна их квартиры тоже были темны. А у обшарпанного подъезда стояла машина ее брата Ивана – старый «Форд», купленный в Южном порту.
Салтыков вышел вместе с ней, терпеливо ждал, пока она справится с кодом на двери – она все сбивалась, никак не могла набрать нужную коротенькую комбинацию цифр.
– Ваш дом, Анечка, настоящий памятник эпохи тоталитаризма, – Салтыков вздохнул. – Похожие дома есть в предместьях Рима, их строил Дуче в тридцатых. Вы, наверное, с ног валитесь, устали, бедная вы моя, хорошая… Еще раз благодарю вас за сегодняшний день. Буду рад видеть вас всегда, приезжайте.
Это было все, что он сказал ей на прощанье. Код поддался – Анна открыла дверь и вошла в свой подъезд, пропахший кошками, сыростью и чьими-то пригоревшими котлетами.
Черный «Мерседес» уехал. Ни Салтыков, ни Анна не заметили, что за ними наблюдали – от угла дома отделилась тень, медленно отступила во тьму. Послышались быстрые шаги – из двора прочь, к набережной. Спустя какое-то время на пустынной набережной можно было увидеть одинокую фигуру. Человек стоял, опершись о чугунные перила парапета, смотрел в черную воду. Начался дождь – промозглый, осенний, ночной. Тучи, наплывая с юго-востока, наконец-то дошли и до Москвы. Но человек не обращал внимания на дождь. Достал из кармана кожаной куртки сигареты. Закурил. Огонек зажигалки осветил его лицо – это был Иван Лыков. Он стоял один на набережной под дождем. Не шел домой.
В темноте послышались шаги – приближались трое. Смутные тени, кряжистые фигуры…
– Мишка, глянь… Пацаны, погодь… А куртка-то ничего… Эй ты, чего молчишь, когда к тебе обращаются?
– Эй, парень, закурить есть?
Хриплые пьяные голоса. Запах пивного перегара. Иван Лыков медленно обернулся. Сунул руку в карман куртки.
– Эй, мобила есть? Нам с пацанами позвонить срочно надо.
Они подошли к нему вплотную и…
– Эй, ты чего? – один, более трезвый, чем остальные, сразу попятился. – Чего ты? Чего?! Пацаны, ладно, пойдемте… Бросьте…
