хмыкнул.
– Все, пока, я пошла. – Катя открыла дверь. (Господи, отчего ей так не хочется туда? К ногам точно гири привязаны. А ведь там Нина, там важное дело, связанное с раскрытием и расследованием убийств!)
– Бон суар, шер ами. А поцеловать меня страстно?!
Поцелуй. И еще поцелуй. С его сладким вкусом на губах и этим самым «старым идолом» в голове Катя, стараясь быть очень серьезной и собранной, стараясь не улыбаться, позвонила в калитку. Открыла ей тоже по виду явно домработница или дворничиха – не бабулька из анекдота, но весьма уже пожилая тетка в спортивном костюме с метлой. Катя увидела парковые аллеи, засыпанные сухой бурой листвой, ели, кирпичный фасад. И правда, никакого пузатого «сталинского ампира» с колоннадами – кирпичная трехэтажная коробка под крышей. Парк был лучше дома – просторный и тихий. Вот только эта затянувшаяся сухая стылая осень была ему абсолютно не к лицу. Все казалось каким-то голым, неприкрытым, болезненным, обглоданным – деревья, корявые спутанные сучья, кустарники-веники. На крыльце Катя увидела Нину в наброшенном на плечи пальто. И безмерно ей обрадовалась.
– Привет. – Нина, забыв об осторожности, схватила «коллегу-медика» за руку. – Ну, наконец-то!
– Ты что, одна тут? А где же хозяева? – шепотом спросила Катя.
– За завтраком были только сестры Ира и Зоя. Где их братья, понятия не имею. Даже этот, который Павел – ну, чудной-то, жертва аварии, и тот куда-то спозаранку то ли уехал, то ли сама не знаю что. – Нина повела Катю в холл. – Без этой их домоправительницы Варвары Петровны тут все на самотек пущено.
Катя почувствовала жестокое разочарование. Она приехала смотреть, наблюдать – а наблюдать-то и некого! Как говорится, не в зоопарке. Со стен (они с Ниной как раз переступили порог гостиной) пялились только охотничьи чучела-трофеи. И все в основном, как показалось донельзя раздосадованной Кате, какие- то сплошные козлы с рогами.
– Поднимемся сразу к мальчику, а потом Зоя выйдет, по-моему, она ванну принимает, и я тебя ей представлю как врача-консультанта. – Нина смотрела на Катю. – Ну и как тебе тут?
– Да пока не знаю. – Катя видела только просторный зал, высокий потолок, холодный камин, диваны, кресла, лампы, тяжелые шторы на окнах, картины.
– А как тебе он? – Нина подвела ее к полотну в тяжелой раме над диваном.
«Генерал…» – Катя узнала его, никогда не видевши прежде. Так вот, значит, с чем, точнее с кем было связано то странное Нинкино послание про портрет… Она обернулась – этот Нинкин взгляд – долгий из-под ее прекрасных длинных грузинских ресниц, вскользь… Черт побери!
– Между прочим… – Катя вспомнила Драгоценного, а также «старого идола» и все то немногое, что она сама лично слышала или читала про Ираклия Абаканова. – Между прочим, он страшно матом ругался. И говорят, что в застенках Сухановской тюрьмы он…
– Да, конечно… конечно… Но отчего злу позволено быть вот таким? – тихо, как эхо, откликнулась Нина.
– Каким это таким? Что ты себе тут напридумывала? И совершенно ничего особенного. Просто очень красивый, точнее смазливый мужик. – Катя смотрела на портрет с вызовом, но в глубине души тоже была поражена. И было совершенно невозможно… почти физически больно представить, что вот по этой могучей груди атлета, украшенной орденами, по этим широким золотопогонным плечам – причине женских вздохов и вожделений, – с хрустом ломая кости, проехались тяжелые колеса метро…
– Я хотела увидеть фото его сына, их отца Константина Ираклиевича, – шепнула Нина. – Но тут нет ни одного. Только в кабинете на столе маленькое в рамке. Больше всех из них на него похож Константин.
– А мальчик? – спросила Катя.
Нина покачала головой – нет, взяла ее за руку и повела наверх. Они поднялись на второй этаж. Прошли по коридору – Кате казалось, что они совсем одни в этом пустом огромном, похожем на советский санаторий, доме. Нина поманила ее к винтовой лестнице, ведущей на третий этаж.
– То самое окно, – шепнула она. – Я его уже трижды осматривала, и знаешь, там действительно высокий подоконник и запоры окна тугие. Лева мог бы туда влезть, но самостоятельно открыть окно ему было бы не под силу. Мне кажется, окно открыли специально и поставили его туда, на подоконник, тоже специально…
– Кто? – Катя тревожно оглянулась.
– Твой Никита сам ведь сказал, что тогда здесь были все они. – Нина сжала Катину руку. – А Лева ведь свидетель… Сейчас, конечно, тот, кто открыл тогда это окно, убедился, что он в таком состоянии, что не может ни рассказать о том, что случилось, ни опознать убийцу своей матери, их сестры…
– Их сестры? – Катя рассматривала окно наверху. – Нина, ты знаешь, у Никиты насчет этих убийств теперь, кажется, совсем другая версия.
– Другая версия? Какая?
Ответить Катя не успела – внизу послышались женские голоса. Перегнувшись через перила, Катя увидела домработницу в спортивном костюме. Она получала какие-то указания от невысокой молоденькой шатенки в шелковом коротком пеньюаре, сушившей при помощи фена короткие мокрые волосы.
– Зоя, приехала Екатерина Сергеевна, врач-консультант, – громко объявила Нина. – Мы сейчас пойдем к Леве, Екатерина Сергеевна его осмотрит.
– Добрый день. – Зоя вежливо улыбнулась Кате. – Прошу прощения за мой вид. Я только оденусь и присоединюсь к вам.
При виде Левы сердце Кати сжалось. Ломать комедию с «врачебным осмотром» здесь, в детской было невозможно. Мальчик сидел на кровати, обложенный игрушками. Он не касался их. На вид он был совсем прозрачный.
– Необходимо как-то связаться с его отцом. Я заикнулась было об этом Варваре Петровне, она разозлилась. Сейчас она в больнице, а этим всем наплевать. А может, кто-то и специально хочет, чтобы ребенок как можно дольше оставался невменяемым. – Нина опустилась на кровать рядом с Левой. – А с ним надо заниматься. И это должен делать настоящий специалист, а не я.
