решили подслушивать чуткими недремлющими ушами. Марьяна долго возилась с настройкой – наушники они разделили, чтобы никто не оставался внакладе.
– Вообще-то, я не понимаю, чего мы, собственно, ждем, – сказала тихо Катя. – С чего мы взяли, что после нашего разговора он…
– Он встревожился, услышав про то, что нам известно, из какого пистолета были застрелены Лосев и Усольский. Только я не совсем понимаю, – Марьяна запнулась, закусила губу. – Что-то все-таки во всем этом не стыкуется. Я не знаю – будет ли он что-то предпринимать и когда это произойдет, но пропустить этот момент мы не вправе.
– А если он сядет смотреть телевизор и потом ляжет спать?
Марьяна тяжко вздохнула, глянула на часы:
– Время детское, всего девять часов только. Подождем. Слушай свой локатор.
– А ничего не слышно, – Катя плотнее прижала наушник к уху. – Грохот какой-то, словно камни валятся там. Что это может быть?
– Ты там видела у двери мешки с углем? Это он, кажется, уголь куда-то насыпает.
– Так не годится – сидеть тут, мы должны видеть дом, – заметила Катя, чуть погодя. – Может быть, он выйдет, будет что-то делать у машины, во дворе. Давай найдем другое место.
Они оставили «Жигули» и пошли назад к дому. Однако подойти к нему не со стороны шоссе оказалось нелегко. Путь то и дело преграждали заборы, заросли крапивы. Местами сигнал «жучка» напрочь пропадал, и им приходилось петлять, чтобы снова услышать в наушниках характерное потрескивание.
Наконец они нашли место, откуда был виден дом. Правда, его заслоняли деревья, но все же можно было разглядеть двор, крыльцо и участок шоссе. Одно было плохо – в этот пункт наблюдения нельзя было перегнать «Жигули». Тут не было никакой дороги – просто заросшая лужайка размером с пятачок у покосившегося забора.
Быстро темнело. Вспыхнули светом окна дома Долидзе. Свет из одного окна на первом этаже был какой-то необычный – багровый, колеблющийся, словно от пламени.
– Что он там делает? – спросила Катя. В наушниках по-прежнему потрескивало, затем возник какой-то свист, словно мощный насос надувал воздушный шар.
Потом Катя отчетливо услышала шаги. Видимо, Долидзе был в холле совсем рядом с микрофоном, спрятанным в рыцарском шлеме. Что-то загрохотало, звякнула пустая бутылка. Покатилась. Потом шаги начали удаляться. В наушниках снова был слышен только треск. А потом Катя услышала, как где-то далеко что-то мелодично звякнуло, а затем все пространство прослушиваемого эфира заполнил мощный бас, рокотавший арию Кончака из оперы «Князь Игорь».
– Он кому-то звонит, – тревожно шепнула Марьяна. – Звонит по телефону. А это телевизор или радио, черт бы его побрал!
После Кончака в наушниках зазвучали «Половецкие пляски». Когда раздался первый удар литавр, Катя, не выдержав и боясь, что лопнет барабанная перепонка, держала свой наушник в руках. Марьяна, чертыхаясь, опять возилась с настройкой. Было то громче, то тише – но все равно одни сплошные степняки, половцы и половчанки, несущиеся в бешеной пляске над темными зарослями крапивы и боярышника.
Был вечер. И они очень устали – день похорон всем им казался длинной дорогой. Идти по ней в элегантных туфлях от Марка Жакоба на высоких каблуках было тяжело и неудобно. Так хотелось присесть, отдохнуть – хотя бы вон на ту мраморную скамейку у соседнего надгробья, воздвигнутого знаменитому артисту кино.
После церемонии на Ваганьковском были поминки в ресторане. В семь вечера их увезло с этих поминок такси. Нателла Георгиевна не хотела и не могла быть в этот траурный вечер одна, не желала она и ехать домой, в «Радугу». Решили переночевать у Зинаиды Александровны. Светлана Петровна, позвонив домой и справившись у домработницы об Алине, тоже осталась ночевать вместе с подругами.
Они были вместе, как и всегда в дни бед и испытаний.
Зинаида Александровна заварила чай. Но Нателла Георгиевна не смогла его пить. Прошла в спальню подруги и как была в черном костюме, в шляпке с вуалью, легла на кровать. Зинаида Александровна бережно сняла с нее туфли, помассировала натруженные онемелые ступни.
– Я полежу тут немного, Зина, – сказала Нателла Георгиевна.
– Свет тебе оставить?
– Нет, потуши.
Зинаида Александровна выключила свет и прикрыла дверь в спальню. Чай она принесла в большую комнату, где на диване, поджав ноги калачиком, сидела Светлана Петровна. Рядом, конечно же, дежурил кот Батон. У него эти дни были тоже нелегкие и какие-то безрадостные. Его то и дело оставляли одного в квартире. А один раз даже позабыли налить ему в блюдце молока. Это было так не похоже на хозяйку, что кот даже не оскорбился – он просто был удивлен до глубины души. Как же такое может быть, а? От расстройства он не нашел себе иного занятия в пустой квартире, как сорвать свою досаду и беспокойство на ненавистных куклах, воцарившихся на подоконнике. А как же прикажете поступить, если вам надо точить ваши острые когти? Не о дверцы же антикварной горки из карельской березы это делать?
– Заснула она?
Кот Батон видел – это спросила Светлана Петровна. Вид у нее был какой-то необычный, словно в воду опущена.
– Нет еще. Ей вообще-то надо поспать, – Зинаида Александровна потрогала чайник. – Я ей потом попозже снотворного дам.
– Спина болит, просто разламывается, – Светлана Петровна потянулась. – Когда в церкви панихиду стояли, я думала – упаду. Ты тоже вся зеленая, Зинка.
– Сейчас пойду душ горячий приму, пей чай.
– У тебя варенье есть – то, из кизила?
