бояться.
Для меня пройдет лишь мгновенье, и я снова появлюсь в Диаспаре через пятьдесят или сто тысяч лет. Интересно, каким тогда будет город? Странно, если и ты будешь там. Но я все же думаю, что мы когда- нибудь встретимся снова. Не знаю, жду я этой встречи или боюсь ее.
Я никогда не понимал тебя, Элвин, хотя было время, когда тщеславно считал, что понимаю. Правду знает только Центральный Компьютер: он знает правду обо всех других
Одна из причин моего побега в будущее — нетерпение. Я хочу увидеть результаты того, что ты начал, но не желаю наблюдать промежуточные стадии: думаю, они будут неприятны. Интересно, как тебя будут вспоминать: как творца или разрушителя — в том мире, который будет окружать меня всего лишь через несколько ощутимых минут?
До свидания, Элвин. Я хотел было дать тебе совет, но, думаю, ты им не воспользуешься. Ты всегда будешь идти своим путем, а друзья будут служить только орудием при выполнении твоих планов.
Вот и все. Мне нечего больше сказать.
Какое-то мгновение Хедрон — Хедрон, существующий сейчас только как матрица в ячейках памяти Диаспара, — смотрел на Элвина — покорный и печальный. И экран снова опустел.
Изображение Хедрона давно исчезло с экрана, а Элвин продолжал сидеть неподвижно. Впервые в жизни он пытался разобраться в себе, понимая, что во многом Хедрон прав. Строя планы и пускаясь в приключения, задумывался ли он когда-нибудь о том, как это скажется на его друзьях? Он доставлял им беспокойство — а могло быть и хуже! — и все из-за ненасытного любопытства и стремления познавать скрытое.
Хедрон ему никогда не нравился; но даже если бы Элвин и хотел более близкой дружбы, суровый по характеру Шут воспротивился бы. Но теперь, вспоминая прощальные слова Хедрона, он испытывал мучительные угрызения совести. Из-за него Шуту пришлось бежать в неведомое будущее.
Но нет, подумал Элвин, ему не в чем себя упрекнуть. Он всегда знал, что Хедрон — трус. Может, и не самый большой трус в Диаспаре, но, на свое несчастье, он обладал богатым воображением. Элвин считал себя в ответе за его судьбу — но только частично.
Кого еще в Диаспаре он обидел или заставил страдать? Он подумал о Джесераке, своем наставнике, который был так терпим к самому трудному ученику. Он вспомнил о многочисленных проявлениях любви родителей к нему — их было больше, чем он раньше думал.
Подумал и об Алистре: она любила его. А он то принимал эту любовь, то отвергал ее — как заблагорассудится. А что было делать? Стала бы она счастливее, если бы он совсем оттолкнул ее?
Теперь он понимал, что никогда не любил ни Алистру, ни какую-либо другую женщину из тех, кого знал в Диаспаре. Это был второй урок, полученный им в Лисе. Диаспар многое позабыл, в том числе и истинный смысл любви. В Эрли он наблюдал, как матери баюкают своих детей, и сам ощутил нежность и желание защитить всех маленьких и беспомощных: нежность — чувство, неразрывно связанное с любовью. А в Диаспаре же ни одна женщина не знала и не подозревала, что когда-то было венцом любви. В бессмертном городе не было истинных чувств. Возможно, это изменится когда-нибудь…
И вот теперь Элвин понял то, о чем не задумывался никогда: какой будет его судьба. До сих пор он бессознательно подчинялся своим побуждениям и мог бы сравнить себя со всадником на понесшей лошади. Но такая древняя аналогия, конечно, была ему неизвестна. Однако эта лошадь уносила его в разные странные места и могла понести снова. Но в этой дикой скачке она показала ему свою силу, и он понял, куда действительно хочет ехать.
Размышления Элвина были неожиданно прерваны звуком с настенного экрана. По тембру звука он сразу понял, что это не вызов, а кто-то пришел навестить его. Он дал сигнал “впустить”, и вскоре перед ним стоял Джесерак.
Наставник выглядел мрачным, но не враждебным.
— Меня просили доставить тебя в Совет, Элвин, — сказал он, — они ждут тебя.
Тут Джесерак заметил робота и стал его с любопытством разглядывать.
— Значит, вот какого товарища ты привел с собой из странствий. Я думаю, лучше будет, если он пойдет с нами.
Это вполне устраивало Элвина. Робот уже однажды спас его в опасный момент и, возможно, придется снова к нему обратиться. Интересно, что думает сам робот о тех злоключениях, в которые Элвин его вовлек. Он в тысячный раз пожалел о том, что не понимает, что же происходит в этом тщательно скрытом от него мозге. Создавалось впечатление, что робот решил пока наблюдать, анализировать, делать выводы, но по собственной воле ничего не предпринимать, пока, по его мнению, не наступит для этого время. Затем он неожиданно может начать действовать, но эти действия могут пойти вразрез с планами Элвина. Единственный союзник был связан с ним слишком тонкими узами личных интересов и мог покинуть его в любую минуту.
Алистра ждала их на пандусе, ведущем на улицу. Даже если Элвин и хотел обвинить ее за ту роль, которую она сыграла в раскрытии его тайны, у него не хватило духу это сделать. Она несомненно страдала, и когда бросилась, чтобы поздороваться с ним, в глазах ее стояли слезы.
— О Элвин! — воскликнула она. — Что они хотят с тобой сделать?
Элвин взял ее руки в свои с нежностью, удивившей их обоих.
— Не волнуйся, Алистра, — сказал он, — все будет хорошо. В худшем случае Совет может только отправить меня обратно на Берега Памяти, но я почему-то уверен — этого не случится.
Ее красота и грусть были так привлекательны, что Элвин почувствовал, что его, как раньше, потянуло к ней. Но это был всего лишь зов тела. Элвин не отвергал это чувство, но теперь его одного было мало. Он мягко высвободил руки, повернулся и пошел следом за Джесераком в Зал Совета.
Алистра смотрела, как он уходит, и чувствовала себя одинокой. Но горечь обиды прошла — теперь она знала, что не потеряла его, потому что он никогда ей не принадлежал. Осознав это, она начала избавляться от напрасных сожалений.
Идя по знакомым улицам со своим эскортом, Элвин едва ли обращал внимание на любопытные и испуганные взгляды сограждан. Он обдумывал возможные аргументы и составлял рассказ в наиболее благоприятной для себя форме. Время от времени он подбадривал себя, уверяя, что ничуть не боится и по- прежнему является хозяином положения.
Им пришлось прождать в приемной всего несколько минут, но за это время Элвин успел с удивлением подумать: если он не боится, почему у него дрожат ноги? Он испытал нечто подобное, когда из последних сил карабкался по склону далекого холма в Лисе, откуда Хилвар показал ему водопад и где они увидели вспышку света, приведшую их в Шалмиран. Он подумал, что сейчас делает Хилвар и встретятся ли они снова. Это показалось ему неожиданно важным.
Раскрылась огромная дверь, и он вошел вслед за Джесераком в Зал Совета. Двадцать его членов уже сидели за серповидным столом, и Элвин был польщен тем, что пустых мест не было. Возможно, впервые за многие столетия Совет собрался в полном составе. Его редкие совещания были абсолютной формальностью, а все обычные дела решались при помощи нескольких видеофонных разговоров, а если возникала необходимость — путем беседы Президента и Центрального Компьютера.
Элвин знал большинство членов Совета и лицо, и то, что вокруг было столько знакомых, придало ему уверенности. Как и Джесерак, они не казались враждебными — только обеспокоенными и озадаченными. В конце концов, это были разумные люди. Возможно, их раздражает, что кто-то доказал их неправоту, но Элвин верил, что они не в обиде на него. Некогда такое предположение сочли бы весьма необдуманным, но все же человеческая природа значительно улучшилась с тех пор. Конечно, они беспристрастно выслушают его, но их мнение не столь важно. Его судьей будет не Совет, а Центральный Компьютер.
Без лишних формальностей Президент объявил заседание открытым и обратился к Элвину.
