богохульство. Мы стали все реже и реже стремиться к тому, чтобы увидеть среди звезд восседающую на своем троне Любовь; нам все больше и больше хотелось просто продолжать продвижение, бесстрашно открывая сердца любой истине, которая могла оказаться доступной нашему пониманию.
В конце первого этапа нашего путешествия, был момент, когда, думая и чувствуя в унисон, мы сказали друг другу: «Если Создатель Звезд есть Любовь, мы знаем, что так оно должно и быть. Но если он не есть Любовь, а есть нечто иное, какой-то нечеловеческий дух, – значит, так оно должно быть. А если его вообще нет, если звезды и все остальное не являются его творением, если обожаемый дух есть ни что иное, как изысканное порождение нашего разума, – то оно должно быть так и никак иначе. Ибо мы не можем знать, что лучше для любви – восседать на троне или быть распятой. Мы не можем знать, чего хочет дух, ибо трон его погружен во тьму. Мы знаем, мы видели, что миры – расточительны и, действительно, распинают любовь; и правильно делают, ибо тем самым они испытывают ее и возвеличивают трон. В наших сердцах мы лелеем любовь и все, что не чуждо человеку. Но мы также приветствуем трон и тьму, восседающую на троне. Является ли эта тьма любовью или нет, наши сердца, вопреки разуму, все равно возносят ей хвалу».
Но, прежде чем мы смогли точно настроить наши сердца на это новое, странное ощущение, нам нужно было еще немало потрудиться над тем, чтобы постичь человекоподобные, и в то же время такие разные, миры. А сейчас я должен попытаться дать читателю некоторое представление о нескольких разновидностях миров, очень отличных от нашего, но не более развитых.
ГЛАВА 7
Новые миры
1. Симбиотическая раса
На определенных больших планетах, климат которых из-за близости очень яркого солнца, был куда жарче нашего тропического, – мы иногда встречали разумную «рыбоподобную» расу. Мы были поражены, когда увидели, что подводные существа сумели поднять свое мышление до человеческого уровня. И естественно стали участниками уже хорошо знакомой нам драмы.
Очень мелкие, пронизанные солнечным светом океаны этих больших планет породили огромное количество самых разнообразных живых существ. Зеленая растительность, которую можно было классифицировать, как тропическую, субтропическую, умеренную и арктическую, нежилась на ярко освещенном дне океана. Там были и подводные прерии, и подводные леса. В некоторых регионах гигантские водоросли дотягивались со дна до самой поверхности океана. Очень яркий голубой солнечный свет не мог пробиться в эти джунгли, и там царила почти полная тьма. Бесконечные, испещренные проходами и кишащие всевозможными живыми существами, образования, напоминавшие коралловые рифы, поднимали над волнами свои шпили и башенки. Бесчисленные рыбоподобные создания всех размеров, от сардинки до кита, заселяли все уровни океана. Одни скользили по дну, а другие, время от времени, совершали рискованный прыжок над волнами, подставляя свое тело раскаленному воздуху. В самых глубоких и темных местах орды морских чудовищ, безглазых или светящихся, существовали благодаря бесконечному дождю мертвых тел, опускавшихся с верхних уровней. Над их миром глубины располагались другие миры, более светлые и красочные, яркие обитатели которых нежились на солнце, дремали или скрывались в засаде, молниеносно атакуя добычу.
Как правило, разумом на этих планетах обладали некие непривлекательные стадные существа, похожие одновременно и на рыбу, и на осьминога, и на краба. У него были щупальцы-манипуляторы, острое зрение и восприимчивый мозг. Эти существа либо строили гнезда из водорослей в расщелинах коралловых рифов, либо возводили целые крепости из кораллов. Со временем появились ловушки, оружие, орудия труда, подводное сельское хозяйство, примитивные религиозные ритуалы, начался расцвет примитивного искусства. Затем последовало типичное прерывистое движение духа от варварства к цивилизации.
Один из этих подводных миров был чрезвычайно интересен. В самом начале существования нашей галактики, когда лишь немногие звезды сжались, превратившись из «гигантов» в солнца, когда родилось еще несколько планет, – в одной очень плотной группе звезд двойная звезда и одиночная сблизились, дотянувшись друг до друга огненными нитями и создали семейство планет. На одной из них, очень большой и в основном покрытой водой, со временем появилась доминирующая раса, которая представляла собой не один вид, а тесный симбиоз двух совершенно чуждых друг другу созданий. Одно из них произошло от рыб. Другое внешне напоминало нечто ракообразное. По сути оно было плоскостопым крабом или морским пауком. В отличие от наших ракообразных, оно было покрыто не хрупким панцирем, а толстой и прочной шкурой. У взрослых особей эта удобная «куртка» была твердой, за исключением суставов; но в раннем возрасте она была мягкой и податливой расширяющемуся мозгу. Это создание жило по берегам многочисленных островов этой планеты, а также в прибрежных водах. Оба этих вида достигли умственного уровня человека, хотя обладали иным темпераментом и способностями. В примитивную эпоху, каждый вид на своем пути и на своем полушарии великой водяной планеты, достиг той стадии мышления, которое можно назвать субчеловеческим. Затем оба вида вошли в контакт и между ними началась отчаянная борьба. Полем боя были мелкие прибрежные воды. «Ракообразные», хоть и были отчасти амфибиями, не могли долго находиться под водой, а «рыбы» не могли выйти на сушу.
Между этими двумя видами не могло быть соперничества в экономической сфере, ибо «рыбы» были, в основном, травоядными, а «ракообразные», в большинстве своем, относились к плотоядным; тем не менее, один вид просто не мог вынести присутствия другого. Оба вида были в достаточной степени «людьми», чтобы воспринимать друг друга как соперников-аристократов субчеловеческого мира, и, в то же время, не настолько «людьми», чтобы понять, что их будущее – во взаимном сотрудничестве. Рыбоподобные создания (я буду называть их «ихтиоидами») обладали скоростью и способностью перемещаться на большие расстояния. Кроме того, их преимуществом были большие размеры. Крабо– или паукоподобные «ракообразные» (я буду называть их «арахноиды») обладали своеобразными ловкими «руками» и, кроме того, имели выход на сушу. Сотрудничество было бы очень полезно для обоих видов, ибо одним из основных продуктов питания арахноидов было существо, паразитирующее на ихтиоидах.
Несмотря на возможность взаимопомощи, две расы жаждали истребить друг друга, и это им почти удалось. По прошествии веков слепого взаимоуничтожения менее воинственные и более гибкие разновидности обоих видов постепенно пришли к выводу, что «братание» с врагом полезно. Это было началом необычайного сотрудничества. Вскоре арахноиды стали ездить на спинах быстрых ихтиоидов и, таким образом, получили доступ к более удаленным охотничьим угодьям.
Одна эпоха сменяла другую, и два вида, постепенно образовали тесный союз. Маленький арахноид, размерами не превышавший шимпанзе, ездил в уютной выемке, располагавшейся за черепом большой «рыбы», а его спина сливалась с линией спины более крупного собрата. Щупальца ихтиоида были предназначены для манипуляций с большими объектами, а щупальца арахноида – для тонкой и точной работы. Проявилась также и биохимическая взаимозависимость.
Через мембрану в сумке арахноида происходил обмен эндокринными веществами. Этот механизм позволил арахноиду стать полностью морским существом. Часто контактируя со своим «другом», он мог оставаться под водой сколько угодно и опускаться на какую угодно глубину. Оба вида поразительно адаптировались друг к другу в умственном отношении. Ихтиоиды стали, в целом, интровертами, а арахноиды – экстравертами.
Молодые особи обоих видов являлись свободно живущими индивидуумами вплоть до наступления половой зрелости. Но, по мере развития симбиотической организации, каждый из них искал себе партнера противоположного вида. Союз заключался на всю жизнь и прерывался только на короткий период спаривания. Союз предусматривал полифоническую сексуальность, но сексуальность эта была скорее умственного характера, поскольку для совокупления и создания себе подобных каждый индивидуум искал себе партнера своего вида. Впрочем, мы обнаружили, что даже в этом симбиотическом союзе один из его членов обязательно был мужского пола, а другой – женского. Особь мужского пола, к какому бы виду она не принадлежала, по-отечески нежно относилась к потомству своего симбиотического партнера.
У меня нет времени описывать экстраординарную умственную совместимость этих странных пар. Могу сказать только одно: хотя органы восприятия и темперамент этих двух видов были совершенно разными и между ними иногда происходили трагические конфликты, в целом участники этого союза были более близки друг другу, чем люди в браке, и давал каждому партнеру гораздо больше, чем дает людям дружба между представителями двух разных человеческих рас. На определенных этапах развития цивилизации отдельные
