вы еще могли быть? – он испытующе взглянул на майора. – Люди вашей профессии никогда не раскрывают карты без крайней необходимости… – Можно было предположить, что моряк задаст вопрос, но он промолчал.
– Я сообщаю, кто я такой, по трем причинам. Вы вправе рассчитывать на мое доверие. Я хочу, чтобы вы были на моей стороне. А еще… Есть еще одна причина, которую вы скоро узнаете. Слыхали когда-нибудь о ссоре за принадлежность арктического дна к континентальному шельфу России?
– Краем уха, – пробормотал Грубозабойщиков. – В общем, нет.
– А о том, что там нашли нефть?
– Да, слыхал. И какая же связь может быть между этим и безжалостным убийцей, орудующим на буровой?
Дроздов поведал ему, какая тут может быть связь. Связь, которая существует не теоретически, а вполне реально. Грубозабойщиков слушал его внимательно, не прерывая, а под конец откинулся на спинку стула и кивнул.
– Без сомнения, вывод правильный. Вопрос только в одном: кто? Мне просто не терпится упечь этого мерзавца в кутузку под строгую охрану.
– Значит, вы бы его заперли прямо сейчас?
– А как же иначе! – Командир пристально взглянул на майора. – А вы – нет?
– Не знаю. Вернее, знаю. Я бы оставил его еще погулять. Полагаю, что наш приятель знает, где найденные на буровой образцы и куда они спрятаны. Кроме того, я не уверен, что убийца действовал в одиночку; до сих пор убийцы всегда старались иметь сообщников.
– Значит, двое? Вы считаете, что на борту моего корабля разгуливают двое убийц? – Грубозабойщиков закусил губу и сжал рукой подбородок: так, видимо, проявлялось у него крайнее волнение. Потом он решительно покачал головой. – Нет, скорее всего, он один. Если это так и если я узнаю, кто он, немедленно его арестую. Не забывайте, Андрей Викторович, нам еще предстоит пройти сотни миль подо льдом, прежде чем мы выйдем в открытое море. Мы не можем постоянно следить за всеми шестерыми, а между тем у человека, хоть немного знакомого с подводными лодками, есть сто один способ поставить нас всех здесь раком. Вы знаете, насколько мы уязвимы. В открытом море – еще куда ни шло, но здесь, подо льдом, любая мелочь может стать крайне опасной.
– А вам не приходила в голову следующая мысль: если он поставит в опасное положение вас, то и сам разделит вашу участь?
– Знаете, я не совсем уверен, что он психически нормален. Все убийцы немного с приветом. Неважно, по какой причине они совершают убийство, уже сам этот факт исключает их из числа нормальных людей. К ним нельзя подходить с обычными мерками.
Он был прав, но только наполовину. К сожалению, эта половина могла в данной ситуации оказаться решающей. Большинство убийц совершают преступление под влиянием аффекта, который случается раз в жизни. Но нынешнему убийце, похоже, эмоциональные потрясения вообще не были знакомы; кроме того, он убивал, судя по всему, уже много раз.
– Возможно, вы правы… – с сомнением произнес майор, – все может быть. Да, пожалуй, я соглашусь с вами. – Дроздов не стал уточнять, в чем именно они сходятся во мнениях. – Ну, и кто ваш кандидат на вышку, Владимир Анатольевич?
– Будь я проклят – не знаю! Я слушал каждое слово, произнесенное сегодня утром. Наблюдал за лицами тех, кто эти слова произносил, и тех, кто молчал. До сих пор ломаю голову – и будь я проклят, если нашел ключ к этому делу!.. Что скажете о Кожевникове?
– Самый подозрительный из всех, верно? Но только потому, что он опытный радист. А между тем научиться принимать и передавать азбуку Морзе можно за два дня. Медленно, с ошибками, понятия не имея о том, как устроена рация, но все-таки можно. Так что на рации вполне мог быть любой из них. А то, что Кожевников мастер своего дела, может, наоборот, говорить в его пользу.
– Батареи были вынесены из радиорубки и спрятаны в лаборатории, – отметил Грубозабойщиков. – Легче всего это было сделать Кожевникову. Кроме доктора, который устроил медпункт и свою спальню в том же домике.
– Выходит, подозрение падает на Кожевникова или Дитковского?
– А разве нет?
– Да, конечно. Тогда согласитесь, что консервы в тайнике под половицей ставят под подозрение Хитренко и Нечаева, которые спали в пищеблоке, где хранились запасы продовольствия, а радиозонды и баллоны с водородом бросают тень на Денисова и Хрошина, потому что именно метеорологу и технику проще всего взять их со склада.
– Ну-ну, запутывайте меня окончательно, – раздраженно бросил Грубозабойщиков. Как будто и без того путаницы мало!
– Я ничего не собираюсь запутывать. Просто хочу подчеркнуть, что если уж вы допускаете одну возможность, то надо допускать и другую. Кроме того, у нас есть и свидетельства в пользу Кожевникова. Он рисковал жизнью, вытаскивая из радиорубки рацию. Практически шел на верную смерть, когда лез в пекло второй раз, пытаясь спасти своего помощника Грустного. И наверняка погиб бы, если бы Денисов не оглушил его. Вспомните, что случилось с Фрумкиным, который пошел туда, накинув на голову мокрые одеяла. Ведь он так и не выбрался из огня. И потом, разве упомянул бы Кожевников об аккумуляторах, если бы был замешан в каких-то манипуляциях? А ведь он это сделал. Возможно, именно поэтому скончался Грустный: Кожевников велел ему забрать батареи, а он никак не мог их отыскать, потому что их там уже не было. И последнее обстоятельство: Нечаев уверял, что дверь в радиорубку заклинило. Если бы Кожевников чуть раньше баловался со спичками, дверь успела бы обледенеть?
– Если вы исключаете Кожевникова, – медленно произнес Грубозабойщиков, – то вам придется исключить и доктора. – Он улыбнулся. – Мне трудно представить вашего коллегу бегающим по лагерю и дырявящим людей. Ваше дело штопать дырки, а не делать их, верно, Андрей Викторович? Гиппократу это пришлось бы не по душе.
– Я вовсе не исключаю Кожевникова из числа возможных преступников, Владимир Анатольевич, – сказал Дроздов. – Но и вешать на него ярлык убийцы тоже не собираюсь. А что касается представителей моей профессии… Может, напомнить вам список лекарей, украшавших скамью подсудимых?.. Конечно, против Дитковского у нас нет ровным счетом ничего. Похоже, он и делал-то всего ничего: выбрался из радиорубки, свалился без чувств на лед да так и пролежал почти все время, пока пожар не кончился. Правда, неизвестно, какую роль он сыграл в событиях, предшествовавших пожару. С него снимает подозрения заклиненная дверь.
– Вы удачно выступаете защитником Дитковского и Кожевникова, – пробормотал Грубозабойщиков.
– Вовсе нет. Я лишь говорю то, что заявил бы любой адвокат.
– Хитренко, – раздельно проговорил Грубозабойщиков. – Или Нечаев. А может, Хитренко и Нечаев. Не кажется ли вам странным, что эти двое, спавшие у дальней восточной стены пищеблока, которая вспыхнула первой, все-таки успели выскочить, а другие двое – Фомин и Манпиль, спавшие ближе к выходу, задохнулись? Не забывайте про пистолет. Он был спрятан в бензобаке трактора – странное место для тайника. Но если это придумал Хитренко, тогда ничего странного нет, правда? Ведь он же тракторист.
– Да, командир, из вас получился бы неплохой обвинитель. Но не кажется ли вам, что против Хитренко уж слишком много фактов, его дискредитирующих? Разве умный человек допустил бы это? Не кажется ли вам, что он обязательно изобразил бы из себя героя или хотя бы проявил активную деятельность во время пожара, чтобы выставить себя в выгодном свете?
– Нет, не кажется. Не забывайте, что у него не было никаких оснований ждать расследования причин пожара. Разве мог он или кто-то другой допустить, что может возникнуть ситуация, когда ему или кому-то другому придется отчитываться в своих действиях?
– Такие люди, как наш приятель, никогда не надеются на везение. Они всегда действуют с учетом того, что их могут разоблачить.
– Но как их разоблачить? – возразил Грубозабойщиков. – Как вообще они могли предвидеть, что возникнут какие-то подозрения?
– А вам не приходило в голову, что преступник опасается нас?
– Слава богу, что у меня такая простая, непыльная работенка – командовать атомной субмариной, –
