Бадма решил при первом же удобном случае «упасть» с воза.
Но из-за первого дома, к которому подъезжал обоз, вдруг выскочили красноармейцы и с криками «Ура!» бросились к Мергену. Бадма уже совсем было приготовился свалиться с воза, уверенный, что где-то рядом немцы, на которых бегут в атаку эти бойцы. Но увидел усатого старшину, который уже подбежал к Мергену и, широко раскинув руки, обнял его и стал целовать. Подбежали другие, подхватили обозного командира и тоже начали его тискать в объятиях.
От зависти у Бадмы выступила слеза. Он единственный пострадал в этом пути, а Мергену вся слава.
– Спасибо, ребятки! Спасли, родимые! – премел усач. – А то второй день у немцев занимаем патроны. А они ж, проклятущие! Пока его в землю не вгонишь, ни за что не даст ни одного патрончика! Тяжко с ними… – Он уже сам вел под уздцы коней первой подводы и все говорил, говорил…
Мерген подошел к Бадме и тихо проговорил:
– Потерпи, земляк, разгрузимся – отвезем тебя в санчасть.
Обидно было, что и Ризамату и Алимжану досталась немалая доля горячей благодарности фронтовиков. Но Бадма продолжал немо лежать, чтобы выгадать хоть то, что задумал – попасть на белоснежную койку санчасти, а может быть, и в тыл… Тайком он пощупал свои перстни, спрятанные в кармане гимнастерки. «Вот где нужно не пожалеть даром лежащих сокровищ – начальнику санбата! А вдруг это женщина? Тогда еще лучше – женщины на драгоценности более падки…» – по-своему рассуждал Бадма.
А Мерген все удивлялся этой необычной встрече с окопными бойцами. Он, конечно, предполагал, что будет благодарность командира батальона перед строем, рапорт начальству, а может, и награда. Но о таком восторге простых солдат, намаявшихся на «голодном пайке», о таких братских объятиях задубевших в скопах солдатских рук он и не мечтал. Когда старшина, матерый усатый украинец, крепко его расцеловал и хлопнул по плечу, Моргену показалось, что он вернулся в родную семью. Стрельба, пожары в этот момент оставались где-то там за спиной, за домами, возле которых, наверное, ждут своего боевого пайка измученные, усталые люди.
Пока разгружали во дворе брички и бегом уносили куда-то ящики с патронами, появился доктор. Он осмотрел рану Бадмы, промыл ее и чем-то залепил. Видя, что боец не открывает глаза, дал ему что-то понюхать. И только поднес он свой пузырек к носу, Бадма рванулся, чихнул и встал, зло глядя на медика.
– Ну вот и хорошо! – добродушно улыбаясь, сказал ему доктор. – Можете отправляться дальше.
И опять планы Бадмы рухнули. Пряча глаза от товарищей, он слез с воза и, почему-то прихрамывая, хотя ему совсем не хромалось, побрел к своим лошадям. Он подошел именно к своим, которые были за ним закреплены. Его воз уже был разгружен.
– Брезент! Куда брезент девался? – сердито спросил Бадма подошедшего Мергена. – Пусть вернут брезент.
– Неужели ты не понимаешь, что им он здесь нужнее, чем нам, – ответил Мерген. – Садись, поедем в санчасть, назад увезем раненых.
– Мое дело возить да тумаки получать от командира.
– Бадма, ты несправедлив. Ведь все произошло случайно, – виновато сказал Мерген. – Но перед начальством я оправдываться не стану…
– Мы не мальчишки, чтобы жаловаться, – пробубнил Бадма. – Скажем, что наткнулся в лесу на сук.
– Зачем врать? Я доложу, как было…
В это время к Мергену подошел автоматчик в измазанной глиной шинели и доложил, что ему приказано провести обоз к санчасти, находящейся в лесу. На том разговор земляков и оборвался.
Если на пути в Тюрино Мерген, казалось, непрестанно слышал поторапливающий голос комбата, то теперь, наоборот, то и знай раздавалось страдальческое: «Потише! Потише, Мергеша! Мергуля!»
И каких только ласкательных окончаний к его имени не цепляли раненые, лежавшие по двое на возу! Впрочем, случалось, что на ухабах и кочкарниках жалобные и ласковые просьбы переходили в «мать- перемать». Но Мерген на все реагировал очень терпеливо и участливо – то попридержит коней на тряском месте, то край воза приподымет, даже остановит подводу, чтобы высмотреть дорогу помягче. Теперь болотное месиво не так пугало, как кочкарник да корни старых деревьев, переползающие через дорогу. Каждый возглас раненого горячей болью отдавался в сердце Мергена, и он готов был нести на плечах всех этих страдальцев.
Семерых смелых дали ему в санчасти для перевоза в госпиталь. Врач так и сказал, когда погрузили раненых на возы и накрыли брезентом:
– Семерых самых смелых доверяю тебе, товарищ Бурулов. Не потому только смелые, что это самые отважные разведчики, а лейтенант вообще герой из героев. А потому, что они решились на такой путь в санбат. Каждому нужна сложная операция в условиях госпиталя. Ехать на бричке по лесному бездорожью – это хуже, чем подползать к окопам врага по минному полю – не знаешь, в какой миг взорвешься. Особенно береги лейтенанта, – и доверительно, только одному ему, Мергену, сообщил, что лейтенант Воронов побывал во вражеском тылу и многое знает, что перед операцией с ним должно говорить высокое начальство. Об этом Мерген должен будет сразу же доложить своему командиру. А громко, для всех, врач добавил: – У лейтенанта две пули в легком. Чуть на бок перевалится, может погибнуть. Так что ты с него глаз не спускай. Ну да у тебя, видно, добрая душа.
А дорога, хотя возвращались по своей же колее, казалась все более тряской. На болоте было помягче. А в лесу все корни так и ползли, как ожившие удавы, под колеса. Мерген то и знай подходил к своему возу, где лежали лейтенант и снайпер – самые «тяжелые». И как же он обрадовался, когда увидел на лесной поляне забытую кем-то копну сена! Правда, перед погрузкой во дворе санчасти раненых укладывали на солому. Но в пути она так спрессовалась, что уже не смягчала тряски. И теперь хорошо было бы подложить сена, хотя бы под самых «тяжелых». Обоз вышел на поляну, покрытую жухлой, прибитой осенними дождями некошеной травой.
«Копна прошлогодняя, – понял по этой траве Мерген. – В этом году здесь не косили. Ну да хоть и прелое сено, все же будет помягче лежать…»
Обоз остановился. Но, не успев отойти от своей подводы к копне, Мерген заметил выходящих на поляну старшего лейтенанта и бойца. Оба с автоматами, свободно висевшими на груди. У бойца за поясом две гранаты. Боец, положив руки на автомат, остановился метрах в десяти от обоза. А лейтенант подошел к Мергену, видимо, догадался, что тот в обозе старший.
Мерген, привязав вожжи к передку, доложил, как положено по уставу, откуда и куда следует обоз и что он везет. Услышав, что на подводах раненые, лейтенант спросил, кто из них старший по званию.
– Лейтенант Воронов, – ответил Мерген и добавил, что держится тот геройски, несмотря на тяжелые ранения.
Незнакомый лейтенант удовлетворенно кивнул. Прошел по возам, молча открывая лица раненых. Потом вернулся к возу Мергена и спросил Воронова, может ли тот говорить.
– Говорить – не бегать, – ответил Воронов. – Это единственное, что мне осталось. – Он рассказал о своих ранах и, чуть повернув голову, попросил у незнакомца закурить.
– Только трофей, – ответил тот коротко и достал немецкие сигареты.
– Из принципа не курю фашистских! – отвернулся Воронов.
Старший лейтенант только руками развел, мол, других нет.
– Постройте личный состав, – приказал незнакомец Мергену.
– Зачем это, старший лейтенант? – раздраженно спросил Воронов.
– Проверка документов, – холодно отрезал тот.
– А вы-то сами откуда?
Старший лейтенант перед самыми глазами раненого раскрыл удостоверение особиста.
– Ну, ну, валяйте. Ваше дело такое. Только странно это, среди леса – документы проверяете.
– Вы находитесь в расположении нашей части, – ответил старший лейтенант и взмахом руки подозвал своего бойца.
– Почему стоите? – крикнул старший лейтенант на Мергена, который действительно застыл в какой-то нелепой позе. Казалось, он собрался присесть. – Выполнять!
