степени?
– Ну, нет! С меня довольно. Не протирать же мне штаны за школьной партой до конца жизни! Я выхожу из игры.
– И что потом? – Тана мучилась этим вопросом уже два месяца.
– Откуда мне знать? Наверное, поживу какое-то время в Лондоне, в доме отца, пока он смотается в Южную Африку. Может быть, поеду в Париж или в Рим, потом вернусь сюда. Я хочу развлекаться, видеть мир. – Не признаваясь в этом самому себе, он бежал от нее – от того, чего желал, но пока не мог получить.
– Разве ты не собираешься работать? – изумилась она.
– Зачем? – пробурчал он.
– Безделье недостойно мужчины!
– Что тут недостойного? Мужчины в моей семье никогда не работали, зачем же мне нарушать святую семейную традицию?
– Как ты можешь это говорить?
– Но это правда. Все они – просто богатые, ленивые бездельники, вроде моего отца.
Тана пришла в ужас от услышанного.
– А что скажут о тебе твои дети? – Ей хотелось думать, что его слова не более чем рисовка.
– Я надеюсь, что у меня хватит ума не заводить детей.
– Вот теперь ты похож на меня.
– Упаси Бог!
Оба рассмеялись.
– Серьезно, Гарри. Ты совсем не хочешь работать? Даже для приличия?
– А зачем?
– Сейчас же перестань паясничать!
– Кому нужно, чтобы я работал, Тэн? Тебе? Мне? Моему старику? Репортерам светской хроники?
– Зачем же тогда ты учился?
– Я не знал, куда себя девать, а в Гарварде было интересно.
– Неправда! Ты был прилежным студентом. – Она перекинула свою золотистую гриву на спину и настойчиво продолжала: – Ты готовился к экзаменам, не разгибая спины. Ради чего же ты старался?
– Ради самого себя. А ты? Ты можешь сказать, для чего ты училась?
– То же самое. Но теперь я не знаю, что делать дальше.
За две недели до Рождества ее выбор был сделан. Позвонила Шарон Блейк и спросила Тану, не хочет ли она принять участие в марше протеста, организуемого доктором Кингом. Тана размышляла над ее предложением всю ночь, а на следующий день позвонила Шарон.
– Ты снова достала меня, подружка.
– Ура! Я знала, что ты согласишься.
Она засыпала Тану подробностями: марш состоится в Алабаме, за три дня до Рождества; риск сравнительно невелик. Все это выглядело весьма увлекательно, и девушки болтали без умолку, как в прежние времена. Шарон так и не стала больше учиться, к большому огорчению своего отца. Она влюбилась в одного молодого чернокожего юриста, этой весной они собираются пожениться. Тана была безумно рада за нее и, повесив трубку, долго не могла успокоиться. Назавтра она рассказала Гарри о марше.
– Твоя мать не будет в восторге, Тэн.
– Я не обязана ей докладывать об этом. По-твоему, она должна знать каждый мой шаг?
– Но что как тебя снова арестуют?
– Тогда я позвоню тебе, и ты внесешь за меня залог. – Она сказала это совершенно серьезно, но он с сомнением покачал головой.
– Не выйдет – я в это время буду в Швейцарии.
– Вот бродяга!
– Я тебе не советую, Тэн.
– Оставь свои советы при себе.
Однако накануне вылета она слегла в постель с очень высокой температурой. У нее оказался вирулентный грипп. Вечером она попыталась встать и уложить вещи, но ее шатало от слабости. Она позвонила в Вашингтон. К телефону подошел Фримен Блейк.
– Вы слышали печальную новость… – В голосе, звучавшем точно со дна глубокого колодца, была неизбывная печаль.
– Какую?
Он не мог говорить, только плакал, и Тана, еще ничего не зная, тоже начала плакать.
