– Не говори со мной в таком тоне. И ведь это правда, разве нет? Ты хочешь быть с ним, будто у тебя нет никаких других обязанностей. Но это не всегда срабатывает, знаешь ли. Ты можешь, конечно, не приезжать домой, но не притворяйся при этом, что поступаешь правильно.
– Мама, я учусь на юриста. Мне двадцать два. Я взрослая. Я больше не могу все время быть рядом с тобой.
– Вот и он не может. А его обязанности гораздо важнее твоих. – Сейчас она потихоньку плакала.
Тана помотала головой и заговорила снова, уже спокойно:
– Не на меня ты должна злиться, мам, а на него. Я очень сожалею, что не приеду, но ты пойми, я никак не могу.
– Понимаю…
– Нет, ты не понимаешь. О чем я тоже сожалею.
Джин вздохнула:
– Видимо, теперь уж ничего не поделаешь. Хотелось бы думать, что ты поступаешь правильно, – она фыркнула. – Но, пожалуйста, родная, не сиди все время в больнице. Ведь это так угнетает, и парнишке лучше от этого не будет. Он сам выкарабкается.
Такая ее позиция вызвала у Таны новый приступ дурноты, но она сказала только:
– Хорошо, мам.
У обеих были свои убеждения, и ни та, ни другая не собирались уступать. Это уже безнадежно. Каждая идет своим путем, и Джин это тоже хорошо понимала. Она подумала, как повезло Артуру: его дети так часто бывают с ним вместе. Энн всегда нужна его помощь, и денежная, и любая другая, а муж ее, можно сказать, ноги целовал Артуру, и даже Билли жил в отчем доме. «Да, как ему хорошо», – думала она, повесив трубку. Это означало, что у него действительно никогда не было времени для нее. Деловые обязательства, старые друзья, которые слишком привязаны к Мери, чтобы принять Джин (так, во всяком случае, он говорит), Билли, Энн – да, ему с трудом удается выкроить время для нее. И все равно, между ними существует нечто совершенно особенное, и она знала, что так будет всегда.
«Это оправдывает долгие одинокие часы ожидания», – пыталась она убедить себя, наводя порядок на рабочем столе, возвращаясь домой, где долго взирала на пустую комнату Таны. Комната выглядела такой болезненно аккуратной, пустой и необжитой. Такой непохожей на ее теперешнюю комнату в Беркли, где все было разбросано по полу: у Таны не было времени наводить порядок. Она схватила, что попалось под руку, и помчалась в больницу к Гарри. После разговора с матерью она позвонила туда, и ей сказали, что у Гарри опять поднялась температура. Ему только что сделали укол, и он спал, но она хотела быть рядом с ним, как только он проснется. Причесываясь и влезая в джинсы, Тана думала о словах матери. Как несправедливо с ее стороны укорять Тану за свое одиночество. Как она смеет рассчитывать, что дочь всегда будет с ней рядом? Она пытается снять ответственность с Артура. Целых шестнадцать лет Джин находила ему оправдания, выгораживала его перед Таной, перед собой, перед друзьями, перед сотрудницами. Сколько можно оправдывать мужчину?
Тана сорвала с вешалки куртку и сбежала вниз. Полчаса на то, чтобы переехать по Бэй-Бридж, еще двадцать минут до больницы Леттермана, уютно расположившейся в Президио. Транспорт ходил еще хуже, чем пару дней назад, и неудивительно – ведь сегодня Сочельник. Выходя из автобуса, она старалась не думать о матери. Та, в конце концов, может позаботиться о себе сама, чего сейчас не скажешь о Гарри. С этой мыслью она подошла к двери его комнаты на четвертом этаже и проскользнула внутрь. Он все еще спал, шторы были задернуты. На улице сиял солнечный зимний день, но сюда не проникало ни лучика света и радости. Темно, тихо, мрачно. Тана тихонько села на стул рядом с кроватью и стала смотреть на его лицо. Он был погружен в тяжелый наркотический сон и битых два часа даже не пошевелился. Тана вышла в коридор, просто чтобы немного подвигаться, походила туда-сюда, стараясь не смотреть в палаты и на устрашающие приспособления, пришибленные лица родителей, пришедших навестить сыновей или то, что от них осталось, – бинты, части лиц, выглядывающие из-под них, переломанные, изувеченные руки и ноги. Это было почти невыносимо, и, дойдя до конца коридора, она глубоко вздохнула, как вдруг увидела мужчину, от которого у нее буквально перехватило дыхание. Самый высокий, самый прекрасный мужчина из всех, кого ей довелось видеть. Высокий, темноволосый, с яркими синими глазами, загорелый, широкоплечий, длинные – почти нескончаемые – ноги, изысканного покроя темно-синий костюм и пальто из верблюжьей шерсти, перекинутое через руку. Рубашка словно с обложки журнала – само совершенство сливочной белизны. Все в нем было несказанно прекрасным, безупречным и великолепно ухоженным. На левой руке его был перстень-печатка, а в глазах – тревога; время от времени он бросал мимолетные взгляды на девушку, внимательно рассматривающую его.
– Вы не знаете ли, где нейрохирургическое отделение?
Она кивнула, вдруг почувствовав себя маленькой и глупой, а потом робко улыбнулась.
– Да, это вниз по коридору. – Она показала туда, откуда пришла, и он улыбнулся тоже, но глаза его в этом не участвовали. Что-то безнадежно печальное было в этом мужчине, словно он потерял то единственное, о чем заботился. Так оно и было. Или почти так.
Тана терялась в догадках, что привело его сюда. Казалось, ему около пятидесяти, хотя было в нем что- то мальчишеское, и, конечно, это был самый потрясающий мужчина из всех, кого встречала Тана. Темные с проседью волосы делали его еще более прекрасным. Он быстро прошел мимо нее, вниз по коридору, и она поплелась за ним туда, откуда пришла, увидела, как он повернул налево, к кабинету медсестер, от которых они все так зависели.
Потом ее мысли вернулись к Гарри, и она решила, что и самой пора вернуться к нему. Хоть она и недолго отсутствовала, но он уже мог проснуться, а ей надо рассказать ему, о чем она думала всю ночь, очень хочется поделиться своими соображениями об их будущем. Говоря о том, что не позволит ему сидеть сиднем, Тана была вполне серьезна. У него впереди целая жизнь. Две медсестры, завидев ее, улыбнулись. На цыпочках Тана подошла к двери комнаты, где лежал ее друг. Там все еще царил полумрак, да и солнце уже заходило, но она сразу заметила, что Гарри проснулся. Он выглядел одурманенным лекарствами, однако узнал Тану и не улыбнулся. Они смотрели друг другу в глаза, не отводя взглядов. Она вдруг почувствовала что-то странное, что-то было не так, еще хуже, чем с самого начала, если только это было возможно. Она обвела глазами комнату, будто ища подсказки, и обнаружила: он стоял в углу – мрачный, красивый человек с седыми волосами, в темно-синем костюме, – и Тана чуть не подпрыгнула. Ей никогда не приходило в голову… И внезапно она осознала… Гаррисон Уинслоу Третий, отец Гарри… наконец-то он появился.
– Привет, Тэн, – вид у Гарри был несчастный. До прихода отца все было проще. Теперь же надо как-то справляться с ним и с его горем. Так хорошо было с Таной, она всегда понимала его чувства. Не то что отец.
