Значит, и здесь аналогичность миров, пространства и времени не полная. Здания те же, а электричество в них не поступает. По той же причине, что радиоволны не проходят?
Заходить внутрь домика, где должен был сидеть сейчас дежурный инженер, наблюдающий с той стороны за работой генератора, было не велено. Но очень хотелось.
Там ведь все маштаковские документы, расчеты, графики экспериментов.
Одним бы глазом в них заглянуть, казалось Максиму, и все станет ясно.
Входная дверь заперта, но проникнуть в дом, в общем, не проблема.
А что он скажет Чекменеву, если станет известно о нарушении им приказа?
Придумаем что-нибудь, какой-то совершенно непробиваемый довод.
Сейчас доктор оказался один в один в ситуации мифологической Пандоры или жены Синей Бороды. Запрещено входить в запертую комнату, но уж очень хочется!
Оттягивая момент принятия рокового решения, он обошел почти всю территорию базы. Прислушивался, заглядывал в окна.
Наконец вернулся к притягивавшему его крыльцу. Присел на ступеньки, продолжая размышлять. Похоже, постепенно выкристаллизовывается новая теория.
Никакое это не боковое время. Не сбоку от собственной реальности мы оказались, а сзади. На те же самые пять-десять минут. Тогда все отлично складывается. И объясняется.
Никаких проблем. Ты приходишь в театр через пять минут после того, как из него ушел последний актер и служитель.
Погасили фонари и свечи. Буфетчик убрал недоеденные бутерброды в ледник. Остались на крючках гардероба невостребованные пальто и шубы. И декорации к «Сретенским воротам» не разобраны рабочими сцены, оставлены до завтрашнего спектакля.
Вот и гуляй в этом придуманном кем-то мире, только что, совсем недавно, бывшим не в пример интереснее, чем настоящий. Никто же не платит десять рублей, чтобы посмотреть из третьего ряда партера, как реальный сосед бьет морду жене или другому соседу. А здесь смотрим, затаив дыхание, аплодируем, бросаем цветы на сцену.
Вот и он сейчас гуляет по фойе и за кулисами, будто всего-навсего заснул после второго антракта в укромном уголке, приняв лишнего в буфете, а сейчас проснулся и бродит по опустевшему зданию, тупо соображая, что и как с ним случилось.
Придуманное сравнение Максиму понравилось.
Он потянулся в карман за…
Чем бы лучше подхлестнуть пошедший творческий процесс – глотком из обтянутой кожей фляжки виски или сначала сигаретой?
Но очень ему вдруг не понравилось странное движение темных, гораздо более темных, чем окружающая темнота, сгустков пространства, размерами сообразных человеческим фигурам.
Глаза у Максима привыкли к безлунной ночи, и данный феномен он отнюдь не счел галлюцинацией.
Психиатр знает, что подобные ошибки в оценке окружающей действительности плохо кончаются. Причем галлюцинация, похожая на реальность, обычно безвреднее, чем наоборот. Но тоже не наверняка.
Что никого, кроме их группы и Ляхова с товарищами, в этом мире быть не может, он знал теоретически и успел убедиться на практике. Однако же чем черт не шутит?
Если это просто природный феномен, своеобразная иллюзия – одно, а если нечто материальное?
Кстати, такие же сгустки тьмы, только с коричневыми огоньками по краям, описывал один фантаст в повести про планету железной звезды.
– Стой, кто идет! – по-уставному крикнул он. – Стой, стрелять буду!
Ответа из темноты он не получил, но артефакты[52] – тенями их назвать не получалось из-за ощутимой даже на расстоянии плотности – несколько приблизились. Отчетливо различались четыре, двигающиеся бесшумно, медленно, но упорно, а в отдалении, кажется, мельтешили и еще.
Внезапно Максим ощутил какой-то даже нечеловеческий ужас. Поскольку совершенно иррациональный. Нечто похожее случается с новобранцами, заступающими на свой первый боевой пост ночью и на отшибе от товарищей. И мерещится черт знает что, и по неожиданно вздохнувшей в кустах заблудившейся корове открывают истерическую стрельбу.
Только у Бубнова основания были куда более реальные. А вернее сказать, не «реальные», а очевидные.
Как лежал автомат у него на коленях, так он из него и ударил веером перед собой. Сначала очередью патронов на двадцать, потом добавил еще две по пять, почти прицельно, и рванул длинной перебежкой до самой ограды.
…Вот сейчас кто-нибудь наверняка скажет, что автор то ли идеализирует огнестрельное оружие, как универсальный способ решения всех и всяческих проблем, нравственных, мировоззренческих и мистических, то ли воображает, что без его постоянного и повсеместного использования сюжет много проигрывает. А ведь нет.
Все это – лишь горькое понимание текущей реальности. Если не ошибаюсь, последние шестьсот лет иным способом кардинальные человеческие проблемы на самом деле отчего-то не решаются. Аль Капоне, кажется, сказал, что добрым словом можно сделать меньше, чем добрым словом и пистолетом…
По крайней мере, указанные артефакты под веером пуль (мельхиоровых со стальным сердечником) как- то растерялись. Не исчезли совсем, но несколько потеряли конкретность и компактность. И, кажется,
