участвующие в шоу люди невероятно вульгарны. Никакого чувства собственного достоинства у них и в помине не было.
— Похоже, тебе отчаянно нужна работа, — сказала Энни, когда они выходили из дома.
— Так оно и есть, — призналась Тэмми. Она думала об этом в ожидании Энни возле кабинета доктора Стейнберг. Кажется, встречи Энни с психоаналитиком оказывали на сестру положительное влияние. Судя по всему, Энни стала спокойнее относиться к ситуации, в которой оказалась, и приступы раздражительности случались у нее гораздо реже. И Тэмми нравилось думать, что пребывание в окружении любящих сестер тоже благотворно сказывается на ней.
В тот вечер она просмотрела остальные записи, сидя одна в своей комнате. Кое-что было получше, кое-что из рук вон плохо. Теперь она хорошо представляла себе эту передачу. Шоу будет выглядеть странно в ее резюме, особенно после других передач, над которыми она работала и которые были отменного качества. Но никакой другой работы в Нью-Йорке для нее не было. Тэмми позвонила каждому, кого знала, но никому в данный момент не требовался продюсер. Делать было нечего.
На следующее утро Тэмми позвонила Ирвингу Соломону и сообщила о своей заинтересованности в работе. Он назвал кое-какие цифры, и Тэмми ответила, что с ним свяжется ее агент. Тэмми позвонила в Лос-Анджелес своему агенту и адвокату и с большим трудом объяснила им, почему берется за это шоу. В ее последнем контракте существовала оговорка «о неконкуренции», рассчитанная еще на один год, хотя ничто в этом безумном шоу не могло конкурировать с ее прежней работой. Сумма, которую продюсер предложил платить ей за работу, оказалась вполне разумной. Это была честная работа, пусть даже не слишком приятная. А работа есть работа. Тэмми была не из тех, кто любит бездельничать и тратить свою жизнь на походы по магазинам да завтраки с подругами. Тем более что подруг у нее в Нью-Йорке не было, а сестры работали. Вот и она хотела работать. Ирвинг высказал пожелание, чтобы она приступила к работе на следующей неделе. Тэмми ответила, что постарается уговорить агента пошевеливаться.
Она объявила об этом вечером за ужином, и сестры удивленно уставились на нее. Энни уже знала об этом, а Сабрина подумала, что Тэмми сошла с ума. По словам Кэнди, видевшей шоу, это было безобразное зрелище.
— А это не повредит твоей репутации в дальнейшем? — озабоченно спросила Сабрина.
— Надеюсь, нет, — честно призналась Тэмми. — Как ни странно, не так уж плохо снова заняться реалити-шоу. Несколько лет назад я этим занималась и ничуть не испортила свою карьеру. Если, конечно, мне не придется заниматься реалити-шоу всю оставшуюся жизнь.
Думая о том, от чего пришлось отказаться Тэмми, чтобы приехать сюда и помочь ей, Сабрина чувствовала себя немного виноватой. Но Тэмми сделала это, прежде всего, ради Энни. Однако Тэмми, кажется, не сожалела о своем отъезде из Лос-Анджелеса. Она, не оглядываясь, закрыла дверь за старым шоу. А теперь открывала новую дверь, где ее с нетерпением ждали разгневанные супружеские пары и психолог по имени Дезире Лафайет. Мысль об этом привела в ужас Сабрину, а Тэмми лишь рассмеялась.
Глава 20
Как только Тэмми начала работать, темп жизни в доме на Восточной Восемьдесят четвертой улице, казалось, заметно ускорился. У Сабрины начался очень напряженный осенний сезон: казалось, половина супружеских пар в Нью-Йорке хочет развестись и звонит ей. После лета, когда дети снова идут в школу, люди звонят своим поверенным и умоляют помочь им вырваться из этого кошмара. Обычно они делают то же самое и после Рождества.
После возвращения из Европы Кэнди ежедневно бывала на съемках. Вмешательство в ее нарушенный режим питания немного помогло. Она никогда не страдала булимией, а просто не ела и была склонна к анорексии. Но ее состояние немного улучшилось, и она ежедневно взвешивалась: за сестрой тщательно следила Сабрина, которая всякий раз звонила врачу, чтобы узнать, не отлынивает ли она. В клинике не могли сообщать Сабрине вес Кэнди, но они говорили ей, приходила ли сестра на взвешивание. И если она пропускала взвешивание, Тэмми и Сабрина устраивали ей скандал. Они держали эту проблему под контролем, и Кэнди, кажется, набрала несколько кило, хотя ее весу было еще весьма далеко до нормального, что было типично для людей ее профессии. За то, чтобы она выглядела подобным образом, ей платили баснословные деньги. Победить в этой жестокой борьбе было трудно, но они, по крайней мере, не сдавались. Разговаривая с Сабриной, психоаналитик Кэнди называла это «анорексией на почве моды». Кэнди не имела психологических проблем ни в детстве, ни когда стала женщиной. Ей просто нравилось выглядеть худой, как шест, как это нравилось миллионам других женщин, читающих модные журналы, и людям, управляющим этой индустрией. Психоаналитик утешила их, что это не связано с нарушениями психики, но сестер беспокоило здоровье младшенькой. Они не имели желания потерять еще одного члена семьи, даже если, умирая, она будет выглядеть великолепно, будет богата и будет красоваться на обложке журнала «Вог». «Черта с два» — как грубовато выразилась Тэмми.
После двух месяцев учебы, в Паркеровской школе Энни, кажется, ходила туда с удовольствием и очень подружилась с Бакстером. Иногда они встречались даже по уик-эндам, разговаривали об искусстве, обменивались мнениями и обсуждали произведения, которые им приходилось видеть раньше и которые им нравились. Она часами рассказывала ему о галерее Уффици во Флоренции, но уже относилась к произошедшему без гнева, а испытывала благодарность за то, что видела все это прежде, чем ослепла. Она никогда не говорила о Чарли, хотя по-прежнему болезненно переживала его предательство. Однако обида на него еще усилилась бы, если бы она знала правду. Но сестры так и не сказали ей ни слова. А Бакстер на вечеринке по случаю Хеллоуина в канун Дня всех святых познакомился с парнем. Тот явился на праздник, изображая слепого, что показалось Энни отвратительным. Но парень, с которым Бакстер стал встречаться, был, судя по всему, хорошим человеком. Однажды он приходил в школу, чтобы пообедать вместе с Энни и Бакстером, и Энни он понравился. Правда, это несколько сокращало время, которое они проводили с Бакстером, но она не возражала. Парню этому было двадцать девять лет, он работал модельером в одном из крупных домов моды, закончив Парсоновскую школу дизайна. Судя по всему, он не придавал значения тому, что Бакстер слепой, и это благотворно сказывалось на душевном состоянии Бакстера и Энни, давая надежду, что со слепотой жизнь не кончается. Сама Энни в этом сомневалась и уверяла, что ее это не волнует, хотя никто этому не верил. Однако в школе она уже научилась множеству полезных дел.
Сабрина поручила ей кормление собак. Сибата была неспособна на это. Время от времени она давала им что-нибудь такое, отчего они заболевали. Однажды она накормила Бьюлу кошачьим кормом, и ее пришлось целую неделю лечить в ветеринарной клинике, что обошлось весьма недешево. К тому же она по-прежнему незаметно добавляла в их пищу морские водоросли. Энни бывала дома больше, чем остальные, и приходила из школы раньше других, поэтому Сабрина поручила ей кормление собак.
Энни возмутилась:
— Ни за Что! Разве ты не знаешь, что я терпеть не могу собак?
— Неважно. Наши собаки должны есть, а ни у кого больше на это нет времени. Тебе же после школы нечего делать, если не считать поездок к психоаналитику дважды в неделю. А миссис Сибата может довести их до серьезной болезни, и нам придется заплатить ветеринару целое состояние. Они тебя любят, так что корми их.
Энни целую неделю возмущалась и всячески отказывалась. Но мало-помалу она научилась пользоваться электрическим открывателем для собак, отмеривать корм и раскладывать его в нужные миски разного размера. Она ворчливо кормила собак, как только приходила домой, и даже добавляла полоски холодной вырезки в миску Хуаниты, которая была весьма разборчива в еде и презрительно отворачивала нос от обычного собачьего корма, который они покупали. Однажды она даже приготовила собакам рис, когда они заболели после того, как миссис Сибата снова дала им морские водоросли, добавив в качестве особого деликатеса какой-то маринованный японский овощ, распространявший по всему дому отвратительный запах.
