Впрочем, ведь они оба сами вовлекли меня в него, разве нет? Тихонько ахнув, мама прикрывает рот ладошкой.
— И с каких пор ты стала такая мудрая?
— Мам, все нормально. Можешь уезжать. Со мной все будет в порядке. И с папой. С нами со всеми.
— Я ведь люблю твоего отца, Кейт. Очень сильно.
Я сглатываю комок в горле.
— Только не всегда достаточно сильно, я права, мам?
— Нет. — Она обнимает меня так крепко, что я едва могу дышать. — Нет.
Поцеловав, она отпускает меня, и я бросаюсь наверх, в свою комнату. Мне в голову пришла неожиданная идея, но для начала надо привести себя в порядок. В таком виде я никуда не могу отправиться.
Для этого приходится применить душ, полбанки геля для волос и тонну макияжа, зато через час я приобретаю привычный человеческий вид. Никогда не подумаешь, что в совсем недавнем прошлом эта девушка заглотала семь желе с водкой.
Поворачиваюсь к зеркалу боком. Что-то мне не нравится этот топик ампирного покроя. Я купила его в субботу, когда мы с мамой ходили по магазинам. Он такой клевый — с вышивкой и бисером и прочими прибамбасами, но я в нем выгляжу как беременная…
Хватаю сумку. Да какая разница, как я выгляжу? Дело не во мне.
Увидев его, жалею, что не надела розовую футболку «Фэт фейс». Не хочу, чтобы он решил, будто я совсем перестала следить за собой.
— Кейт!
Решительно проталкиваюсь мимо него, прежде чем растерять остатки самообладания.
— Можно войти?
— А если бы я сказал «нет», что бы это изменило?
Я робко улыбаюсь. Дэн осторожно улыбается в ответ.
На миг мы оба застываем посреди гостиной, не зная, что делать дальше. Я стараюсь не вспоминать последний раз, когда была здесь.
— Хочешь кофе или чего-нибудь еще?
Ненавижу кофе.
— Конечно.
Вслед за ним перехожу в крошечную кухню, битком набитую грязной посудой и коробками из-под пиццы. А на подоконнике в ряд выстроились банки с темным скипидаром и кистями — прямо как у мамы.
Дэн суетится возле кофеварки. Кофейные зерна рассыпаются по замызганному пластику стола. Дэн открывает ведро, чтобы выкинуть старый фильтр, и я замечаю, что оно переполнено банками из-под пива и заплесневелыми чайными пакетиками.
— Ну, — говорит он, стоя спиной ко мне, — как прошли экзамены?
— Спасибо, хорошо. На французском пришлось трудновато, хотя в итоге, думаю, я справилась.
— Должна была. Тебе же представилась возможность попрактиковаться.
— А ты откуда знаешь?
Он поворачивается и широко улыбается.
— Слухами земля полнится.
— Я… я познакомилась с парнем. — Мои щеки пылают. — Он приедет в Бат на каникулы по студенческому обмену. Мы могли бы встретиться.
— Здорово. Это здорово!
Нервно перебираю кайму на топике.
— Слушай, извини за…
— Извини, что тебе пришлось…
Мы оба нервно смеемся. Кивком я призываю его говорить первым.
— Кейт, насчет того, что произошло в тот день… Я должен был прийти, найти тебя и объясниться. Клянусь, между нами ничего не было…
— Я верю.
— Правда?
Кофеварка шипит и плюется на стойку. Вода ровным ручейком сочится из ее разбитого бока и капает на заляпанный пол.
— В субботу мама на три недели летит в Италию. Одна, — добавляю я.
Дэн кивает, но не произносит ни слова.
— Они с папой… ну… Думаю, они расходятся. Когда она вернется, он, возможно, переедет в Лондон и будет жить в той квартире. Мама в последнее время вся в живописи. Похоже, она впрямь увлечена. Полагаю, она вполне справится, если папа уйдет. По крайней мере, со временем.
— А как ты?
— Со мной все будет в порядке. Я уже не ребенок, — говорю я и вдруг осознаю, что так оно и есть. — Слушай, Дэн. Я просто зашла, чтобы извиниться и… кое-что тебе отдать.
Вручаю ему клочок бумаги.
— Это мамин адрес в Риме. Она сняла квартирку у подружки Этны. Одной, наверное, будет скучновато. Иногда так здорово, когда неожиданно на тебя сваливаются друзья. — Я улыбаюсь. — Просто подумала: может, тебя это заинтересует.
Дело не в желе с водкой. И не в волнении из-за маминого отъезда.
Обхватываю живот руками и раскачиваюсь вперед-назад, сидя на краю ванны. От страха меня бьет лихорадка.
— Ведь это было всего один раз! Не может быть, чтобы я забеременела! Не может быть!
Целую неделю меня тошнит по утрам: возможно, это нервное напряжение или отравление? Джинсы перестали застегиваться, но я продолжаю пожирать пончики и шоколад. Все время чувствую усталость. Мои родители едва-едва разошлись, мама улетела в Италию, и я плохо сплю. У меня болит грудь — но, быть может, это лишь гормоны? Так часто бывает перед месячными…
Вечно я забываю, когда были последние месячные.
Мы с ним сделали это всего лишь раз — ну то есть три раза, но всего за одну ночь! Ведь люди годами пытаются забеременеть! Каковы шансы умудриться сделать это с первого раза?
Флер говорит: каждый раз, когда занимаешься любовью, твои шансы — пятьдесят на пятьдесят. Либо ты забеременеешь, либо нет.
Так и тянет позвонить ей… Нет, не хочу, чтобы знал Мишель. Чтобы вообще хоть кто-то знал.
Наверно, пять минут уже прошло.
Сверяюсь с часами. Нет, только две.
И почему я не подумала о контрацептивах? Ну да, я была немножко пьяна — согласна, сильно пьяна, — но ведь с четырнадцати лет я ношу в сумке презервативы. Просто на всякий случай. И как я могла оказаться такой дурой?
Я не могу его оставить. Мне не нужен ребенок. Я хочу сдать экзамены, поступить в Нью-Йоркский университет и стать журналисткой. В моей жизни нет места ребенку!
Подношу к глазам маленькую палочку.
О Господи. О Боже, Боже, Боже!
В клинике все очень любезны. Никто не обращается со мной как с глупой школьницей, которая испоганила собственную жизнь. Консультант заполняет необходимые бумаги и записывает дату последней менструации (19 марта — как я могла не заметить?). Не моргнув глазом, выслушивает историю о том, что я провела с мужчиной одну ночь во время каникул во Франции, и враки, что я не знаю его имени.
Отдаю баночку мочи на анализ, которую велели принести в консультацию. Я не могла поверить в то, что беременна, пока консультант не подтвердила мои опасения. В глубине души я надеялась, что эти палочки-тесты врут.
Консультант любезно объясняет, что у меня срок — восемь недель (ребенок всего-то размером с орешек, но из курса биологии я знаю, что у него уже есть ручки и ножки и даже маленькие ладошки и
