ступни) и спрашивает, уверена ли я, что хочу прервать беременность. Из ее уст вопрос звучит слишком прямолинейно — у меня возникает ощущение, что я убиваю жизнь; в принципе, так оно и есть.
Разумеется, теперь поздно принимать постинор (у малыша уже есть и глазки, и крошечные ноготочки, а может, он даже сосет большой палец), так что консультант обозначает имеющиеся возможности.
Вакуумная аспирация. Абразия и извлечение.
У меня голова идет кругом. Все это звучит отвратительно. Средние века какие-то! Представляю, как Сэма, когда он был малышом у мамы в животике, высасывают пылесосом, как у него отрываются ручки и ножки, ломается крошечное тельце.
— Ты уверена, что хочешь именно этого, Кейт? — допытывается консультант.
— Я не могу позволить себе ребенка, — захлебываюсь я.
— Прерывание не единственная возможность. Ты не думала о том, чтобы отдать его на усыновление? А если все же решишь оставить ребенка, существует множество групп поддержки…
— Нет, — выдавливаю я, — не могу.
— Кейт, — говорит консультант, — понимаю, звучит это все ужасно, но процедуры вовсе не так болезненны, как ты думаешь…
— Для меня? Или для ребенка?
— Плод, — мягко поправляет она, — ничего не почувствует. Кейт, я в самом деле считаю, что ты должна вернуться домой и все обсудить с мамой. Многие родители сначала расстраиваются, но потом свыкаются с этой мыслью и почти всегда приходят на помощь. А многие и вообще мечтают стать бабушками и дедушками.
Я не могу рассказать маме. Она так разочаруется! Она прилетит из Италии, такая радостная, а из-за меня все рухнет. Она решит, что это ее вина. А я сама влипла. Значит, и выпутываться мне.
— А нельзя… нельзя просто принять какую-нибудь таблетку — и все? — в отчаянии спрашиваю я.
Она вздыхает:
— Беременность прервать — не от головной боли избавиться. Для начала нужно убедиться, что ты поступаешь обдуманно, сознавая последствия. Это серьезное решение, Кейт. Ты будешь жить с этим до конца своих дней.
Киваю, стараясь не расплакаться. Стоит разреветься — и она не пойдет у меня на поводу.
— Если ты решишь идти до конца, можно применить РМА — ранний медикаментозный аборт, разрешенный до девяти недель беременности. В таком случае ты будешь принимать специальные таблетки, которые спровоцируют выкидыш. Хирургического вмешательства и анестезии не потребуется.
— Я выбираю этот способ, — едва не теряя сознания от облегчения, говорю я. — Можно принять их прямо сейчас?
Она улыбается:
— Боюсь, все не так просто. Если ты совершенно уверена, что готова, я постараюсь, чтобы врач принял тебя сейчас. Она закончит юридическую процедуру оформления бумаг и, быть может, назначит УЗИ, чтобы подтвердить срок беременности, поскольку он граничит с девятью неделями. Потом возьмет у тебя кровь на анализ и расскажет о возможных рисках и осложнениях…
— Риски? Какие риски?
— Она все тебе объяснит. Вообще-то РМА — весьма безопасная процедура, Кейт. Большинство девушек отделываются тошнотой и рвотой, не более.
— Сколько мне еще ждать?
— Можешь идти прямо сейчас. — Поколебавшись, она добавляет: — Как я понимаю, ты еще не была у врача-терапевта? Если хочешь, чтобы твое лечение покрывала страховка, нужно, чтобы он направил тебя к нам. Иначе нам придется обслуживать тебя на частной основе.
— То есть я должна заплатить?
— Так будет быстрее. Можно назначить тебя на начало следующей недели, и тогда ты уложишься во временной предел РМА. Иначе придется ждать направления с указанием номера страховки…
— Я заплачу, — быстро соглашаюсь я.
— Если хочешь, можешь прийти с подружкой или с кем-нибудь из родственников.
— Нет. Не хочу, чтобы кто-то об этом знал, — я решительно мотаю головой. — Никто не должен знать.
Не могу заснуть всю ночь накануне назначенной процедуры. Ворочаюсь и кручусь в постели, мучимая видениями изрубленных детей и голубых глаз, жалобно взирающих на меня из черных пластиковых мешков. «Это лишь сгусток клеток, — убеждаю я себя. — Это не настоящий ребенок».
Два года назад к нам в школу приходили двое из группы противников абортов и показывали фотографии детей в утробе — как те сосут большие пальцы или бегут на месте, словно крохотные хомячки в колесе, и даже икают. Они были немного странноватые на вид — ну, типа, с большими головами, но в остальном казались почти настоящими малышами, даже самые крохотные: можно было разглядеть, у кого будет большой нос, а кому придется носить скобки на зубах.
Потом нам показали фильм, как еще не рожденные дети слушают музыку Вивальди. Они размахивали ручками, словно отбивали такт, а от тяжелого металла начинали прыгать и пинаться.
А еще они показывали детей, которых высосали из их теплых, уютных пристанищ. Некоторым впрыснули в сердца яд. Другие родились живыми и были брошены умирать в холодных металлических корытцах.
Встаю и скукоживаюсь в кресле у окна. Рука инстинктивно скользит на живот. Он еще такой плоский. Как там может поместиться ребенок?
После беседы с консультантом врач вставила мне зонд, и я увидела на экране своего малыша. Услышала, как бьется его сердце.
Ведь принять таблетку — это другое? Не то, что раскромсать ребенка на куски. Читаю брошюру. Здесь написано, что лекарство подавляет основные гормоны, которые заставляют стенки матки удерживать плод. Он просто выходит. Ведь это то же самое, что менструация!
Мои щеки мокры от слез. Я не могу родить ребенка. Мне всего семнадцать лет. У меня нет ни денег, ни работы. Как я могу заботиться о ребенке, если не способна позаботиться даже о себе?
Утром одеваюсь во все черное — в соответствии с настроением — и заплетаю волосы в аккуратный «колосок». Накладываю ровно столько макияжа, чтобы скрыть черные круги под глазами. Поскольку мама в Италии, папа из кожи вон лезет, чтобы окружить меня заботой. Хоть у него сейчас и идет голова кругом от дел, я не хочу рисковать. Он не работал всю прошлую неделю, когда я пожаловалась на головную боль. Последнее, что мне нужно, — это чтобы он решил, будто мы должны устроить сегодня день общения отца и дочери.
Вообще не могу есть. Как только папа отворачивается, скармливаю яичницу с беконом Каннелю. Скоро он перестанет влезать в собственную корзину.
— Если хочешь, можешь поехать со мной в Лондон, — предлагает папа. — Побродить по магазином, а потом вместе перекусим…
— Я обещала прийти к Клем в гости. Извини.
У папы разочарованный вид. Наверное, ему одиноко: мама уехала…
— В другой раз?
Киваю. Чмокнув меня в макушку, папа уезжает на работу.
Шатаюсь по дому, не в состоянии ни за что взяться, — просто убиваю время до ухода. Никогда не думала, что мне придется принимать подобное решение. Всегда в глубине души я была против абортов. Только совсем другое дело, когда такое происходит с тобой. Сейчас я не могу обеспечить своему ребенку жизнь, которую хотела бы. Я не готова сдерживать свою жизнь из-за того, что совершила ошибку — одну- единственную ошибку. Ведь с другими ошибками иначе — есть возможность вернуться назад и все исправить. Так почему же не в этом случае?
Я поступаю правильно.
Когда я прихожу в клинику, моего прежнего консультанта нет. Принимающий медперсонал очень любезен, но чересчур суетлив. Сижу в приемной в ожидании своей очереди, в окружении девушек не намного старше меня; никто из нас не смеет поднять глаз.
