морщиться от угощений! Собака шелудивая! Зато, как только Кейли вышел, слуха Джунаида коснулась вежливая речь перса Гуламхайдара. Хан не пожалел золота, чтобы закупить с потрохами этого восточного пройдоху.
– Британский лев одряхлел, – коверкая туркменские слова, говорил Гуламхайдар. – Есть у меня знакомые люди, которые почитают коричневые рубашки и понимают толк в силе… На них надо ставить, а не на англичан, дорогой Джунаид-хан…
Глаза Джунаид-хана вспыхнули лукавым блеском, длинное с рыжей бородкой лицо заострилось, лоб заблестел испариной ожидания.
– Они сильны, но хотят стать еще сильнее… Им требуются туркменские парни, недовольные большевиками… Среди туркмен, да и казахов, узбеков такие есть. Птицу ловят птицей. Понимаешь? Дичь загоняют своей же гончей, которая хорошо знает повадки зверей. Немцам нужны такие ребята, из которых можно выдрессировать гончих… Немцы сейчас живут в тисках, но они обязательно бросятся на Россию и Украину. Цену просторной обуви знает тот, кто носил тесную… Вы, туркмены, знаете…
Хан сощурил узкие глаза.
– А как же мне поступить с англичанами? – улыбнулся он неопределенно персу. – Предать их, как предают меня иные слабые людишки?
– О, дорогой, разве моя голова способна придумать что-то государственное… – пожал плечами перс. – Просто немцы тоже могут пригодиться туркменам…
Стать ханом туркмен – значит изгнать большевиков, русских, покорить Хиву, захватить Ашхабад. Союз с англичанами оказывается ненадежным. С гяуров хоть волосок – и то польза. Если немцы лучше и быстрее англичан смогут приблизить хана к заветной цели, то почему бы их не предпочесть англичанам?
– Я подумаю над вашим предложением, – многозначительно ответил Джунаид и встал, чтобы проводить перса.
Едва Кейли вернулся, чтобы продолжить беседу, хан с неменьшей обходительностью продолжал с ним разговор.
– Мы ждем от англичан более решительной помощи, – заговорил Джунаид. – Оружия нам мало… А войск ваших не видно.
Кейли нагловато рассмеялся в лицо Джунаиду:
– Вы торопите нас, тогда как должны торопить большевиков, чтобы они побыстрее убирались из ваших аулов…
Потупясь, Джунаид раздумывал, как ему вести себя с англичанином. Признаться, что большевики сильно теснят его почти во всех аулах Северного Туркменистана, засылают в его отряды своих лазутчиков, разлагают сотни и десятки, уводят их в города и разоружают там, – значит передать англичанам свою неуверенность в победе. Нет, на это хан не решался. Джунаид и не заикался, что во всей Туркмении лишь кое-какие северные аулы да далекие кочевья в Каракумах, где слыхом не слыхивали о советской власти, его последняя опора и надежда. А сейчас хана занимало, сумеет ли прижиться в Ашхабаде Шырдыкули, который при поддержке людей Джунаида пробился в стан советской контрразведки. Джунаид еще до революции по Хиве знал отца Шырдыкули, богатого русского купца, носившего за пазухой охранную грамоту с собственноручной подписью турецкого султана. Джунаид уже тогда подозревал, что он турецкий шпион, но сам турецкий султан уверил Джунаида: купец просто-напросто предан его светлости. Однако нелегко провести Джунаида, и он скоро проведал о купце, убедился, что тот работал на две руки: сотрудничал не только с турками, но и с англичанами. Когда же в России совершилась революция, купец спешно уехал в Петербург, торопился сберечь деньги от разбушевавшейся черни. Он пропал, как в воду канул, то ли погиб, то ли сбежал, оставив своего сына, родившегося от турчанки, на попечение визиря хивинского хана. Был бы Джунаид-хан круглым дураком, если бы не навел справки о сынке купца. Визирь оказался английским шпионом, а молокосос, доверившийся визирю, запроданным англичанину Кейли. После небольших колебаний Кейли передал пароль этого человека хану. Им оказался Шырдыкули, разъезжавший по Хорезму, Ташаузу, имевший связи с младохивинцами Бухары, Хивы, с националистами, пробравшимися в руководство Туркестана. Джунаид сразу же решил испытать его и послал в урочище Сувлы, чтобы следить за Аманли Белетом. И хотя Шырдыкули выполнил поручение хана, но действовал слишком нерешительно, трусливо, так и не смог войти в дружбу с ашхабадским разведчиком, долго уверял Джунаида, что Аманли Белет вовсе и не чекист, мол, ни жена, ни дети об этом не знают… Мелкая птаха этот Шырдыкули! После гибели Аманли и его сына верные люди хана отправили Шырдыкули в Ашхабад, сумели-таки протолкнуть его в советскую контрразведку. Английская кличка Шырдыкули – Хачли, то есть Крещеный. Новое имя – Платон Новокшонов.
– Хачли передает, что большевики скоро выступят против нас, – признался Джунаид. – Так что мы вынуждены будем ввязаться в открытую войну… Без вашей помощи нам не осилить их регулярную армию.
– Вы должны взять хотя бы один город и объявить себя новым правительством Туркмении, тогда и наша открытая помощь придет без промедления.
Едва Джунаид-хан возвратился в этот день в урочище Пишке, на него свалились заботы по управлению сотнями. А тут еще явился безносый юзбаш Аннамет. В одном тяжелом бою с красноармейцами сабля срубила Аннамету нос. Несколько недель ходил сотник с перевязанным лицом. Когда же снял повязку, то не походил больше на себя, под большими красивыми глазами вместо носа зияли две дыры. Лицо, некогда привлекательное, походило на раскатанную лепешку. Аннамет был женат на красавице Байрамгуль, дочери ургенчского дайханина, которую он когда-то добыл в бою. Она лихо джигитовала, метко стреляла, не раз ввязывалась в стычки с отрядами красных аскеров, выручала мужа из беды. «Мне бы тысячу таких амазонок, я бы отказался от многих нукеров», – часто шутил Джунаид-хан. Но теперь Аннамет пришел в ханскую юрту, чтобы рассказать, что жена разлюбила его…
– Что с тобой, Аннамет? – хан, откинувшись на мягкую подушку, разглядывал хмурое и отвратительное лицо смелого юзбаша. – Голова, руки, ноги целы, так что и печалиться нечего. – Аннамет исправно служил своему хану, а чтобы не смущать людей, обычно перевязывал лицо черной тряпкой.
– Всем доволен я, повелитель мой, – Аннамет опустил лицо, тяжело задышал зияющими отверстиями. – Байрамгуль не хочет со мной жить. Убить ее рука не подымается, другую жену не хочу…
– Зачем же убивать? Позови ее, Аннамет! Мы поговорим с ней… Избавим вас от злых деяний и введем вас благородным входом, – заключил свою речь Джунаид-хан словами из Корана. – Поистине Аллах к вам милосерден!
Статная Байрамгуль, скрывая лицо под платком, нерешительно появилась у ханской юрты. Люди, поглядывая ей вслед, расступались, пропуская к Джунаид-хану, сидевшему в окружении своих близких приспешников.
– Не шайтан ли вселился в тебя, или злые языки отравляют твою чистую душу, мой ягненочек? – На лице Джунаид-хана застыла улыбка, похожая на прищур стрелка, целящегося в мишень.
Байрамгуль в ужасе отшатнулась: улыбка хана показалась мертвым оскалом. Джунаид заметил испуг на лице молодой женщины, но скоморошничал, перевирая слова из Корана:
– Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими… Не свершайте зло, ибо гореть вам в геенне огненной, ходить под властью сатаны… Чем плох стал мой юзбаш Аннамет, лучший из лучших? Отвечай, мой ягненочек, не смущайся людских глаз… Не бойся… Мы все годимся в отцы тебе.
– Порядочные женщины благоговейны, сохраняют тайное в том, что хранит Аллах, – тихо, но ясно ответила Байрамгуль. – Так гласит Коран, наш повелитель. Я чиста перед мужем и Аллахом, как слеза пери… С Аннаметом, да простит меня Аллах, будто и не жила… Опостылел он мне. Воротит наизнанку меня, хлеб стал отравой, вода ядом… Пусть Аннамет скажет мне: «Свободна!» и я уйду на все четыре стороны. Не надо мне ни добра, ни скота, ни мужской ласки…
– Я понял тебя, мой ягненочек, – Джунаид-хан улыбнулся сатанинской улыбкой. – Облегчу твои страдания… Эй, Непес! Возьми из хорджуна мой арабский клинок с алмазной рукоятью… Поищи там, на дне, квасцовый камень.
