— Хоть сейчас? Мне все равно не работается.
Генри задумчиво потер опухшие руки — накануне мы были в клубе «Европа» и Генри все еще не отошел после двух раундов с Гринго, — и поиграл на воображаемой клавиатуре.
— Давай!
Едва мы вошли в комнату с роялем, чтобы устроить прослушивание «Европа. Фрагменты воспоминаний», как раздался дребезжащий сигнал телефона. Это была Черстин. Она сидела в курьерском автомобиле «Пикко» номер семнадцать на площади Кунгсхольмсторг. В трубке раздавались завывания и писк, а Черстин говорила взахлеб. Лео звонил ей несколько раз за последние сутки, говорил бессвязно, ни за что не хотел объяснить, где находится и чем занимается. Черстин так ничего и не выяснила: Лео каждый раз бросал трубку.
Черри, разумеется, обеспокоилась, и Генри стал ее утешать. Он знал, что с Лео такое бывает: что-то на него находит, но потом он успокаивается. Генри посоветовал Черстин в следующий раз попробовать отследить номер, с которого звонит Лео. Хватит сюсюканья.
— Наигрался наш Лео, — резюмировал Генри, закурив сигарету.
— Это, по-твоему, игра?
— Самая опасная из всех игр, — ответил Генри.
Прослушивание не состоялось. После разговора с Черстин Генри утратил вдохновение. Он сослался на боль в пальцах — играть такими руками невозможно. Мне оставалось лишь ждать следующего раза.
Но следующего раза не последовало. На следующее утро я отказался вставать с постели. Мне не хотелось завтракать, читать плохие новости в утренней газете и садиться за письменный стол, с которым у меня ассоциировались мысли о поражении. «Красная комната» все больше напоминала проигранное сражение, и конец Арвида Фалька лишь отражал мою собственную гибель. Я буксовал: в точности знал, что надо писать, но не мог — что-то внутри противилось, и я, разумеется, во всем винил погоду. Такой погодой можно было объяснить что угодно. Атмосферные явления касались всех, и всякому было ясно, что писатель чувствителен к низкому давлению и проклятому сирокко, который добрался до наших широт: это вполне естественно для тонкой натуры, которой больше по вкусу закашляться до смерти в «Лидо» или бежать от мира на вершину горы, увенчанной облаками, как Ганс Касторп,[69] самый скучный литературный герой нашего времени.
Сон об избавительной смерти в «Лидо» развеялся с приходом Генри Моргана, который присел на краешек старой кровати Геринга и разбудил меня. Звонила Черстин. Она узнала, где находится Лео. Он позвонил ей среди ночи, она отложила трубку и отправилась к соседу, чтобы отследить номер. Оказалось, что звонят из летнего домика близ Вэрмдё.
— Не знаю я, где этот чертов дом, — сказал Генри. — Лёкнэс, вроде. Недалеко от военного полигона. Кажется, он там зависал с друзьями на Рождество?
— Полагаю, там.
— Надо поехать и проверить, сегодня вечером, идет? — предложил Генри.
— Разумеется.
— Черстин нас отвезет.
— Отлично. Лишь бы ссор не было, этого я не выдержу.
— Не будет, — заверил Генри. — Лео не тот тип.
День был похож на все остальные серые дни, и единственной хорошей новостью стало то, что комод в прихожей вдруг снова наполнился обеденными купонами. Я, разумеется, не стал спрашивать, откуда они взялись — подобные расспросы были под запретом, — но кое-что я подозревал. Я подозревал многое, но мы ходили на цыпочках вокруг опасных тем, как коты вокруг сливок, и старались не подавать виду, что чем-то обеспокоены.
Как бы то ни было, мы неплохо подкрепились в «Костас» на улице Санкт-Паулсгатан: греческий салат, «Совлаки», чудесная пряная говядина-гриль с луком и паприкой. Паван и Ларсон-Волчара снова появились, и вид у них был относительно свежий. Они довольно долго скрывались за плотно задвинутыми шторами в компании целой батареи бутылок, но этот период закончился: теперь наши друзья намеревались жить в трезвости и работать в «Пещере Грегера», в «Убежище», собирать пустые бутылки и встречать весну, как и полагается двум джентльменам. Оба спрашивали, что нового произошло за последнее время, и Генри в общих чертах рассказал им новости. Он держался молодцом и пообещал приятелям билеты в театр «Сёдра», когда представление будет готово. Парни заранее поблагодарили и в очередной — никто не помнил, в который, — раз пожелали нам удачи.
Черстин и вправду забрала нас, как только освободилась: она вела курьерский автомобиль номер семнадцать и была в сильном возбуждении. Черстин безжалостно терзала жвачку и бросала сквозь зубы короткие, свистящие реплики, как американский гангстер.
— Дорогу знаешь, Генри? — спросила она.
— Надеюсь, — ответил Генри и достал из внутреннего кармана тренча собственноручно нарисованную карту. — Вот так, примерно.
— Очень уж примерно, — отозвалась Черри.
— Ну ты и язва сегодня!
— Трудный был день, все наперекосяк.
— Но тебя ждет награда!
Черстин пробормотала что-то еле слышно и включила радио. Раздался голос одного из тех внушительных и скучных вэрмландцев, которые обычно ведут музыкальные и автопередачи: он предупреждал о гололедице и аквапланировании на большей части территории Швеции. Утром шел сильный дождь, а к вечеру дороги могло подморозить. Потом зазвучала песня с последней пластинки Элтона Джона: густая, тягучая, волшебная.
— Сделай погромче, — попросил Генри.
Черстин прибавила громкости, и весь салон наполнился солнечной мелодией, которой хватило почти на всю новую дорогу от Данвикстуль до Густавсберга. Почти все время мы ехали молча. Не знаю, чья вина или заслуга была в этом — Лео Моргана или Элтона Джона.
Под чутким руководством Генри Черри везла нас по скользким и узким дорогам к северу Вэрмдё, пока мы окончательно не заблудились. Карта Генри больше напоминала научное изображение пути дождевого червя на протяжении двадцати четырех часов в дождливую погоду и особо нам не помогала. Генри пришлось выйти из машины и спросить местных, как добраться до Лёкнэса и полигона.
Понемногу стемнело; мы наугад пробирались через районы частной застройки и поля, пока не выбрались на проселочную дорогу, которая вела на восток и казалась нам верной, ибо была совершенно пуста. В лесу все еще лежал снег, дорога обледенела, так что Черстин приходилось вести очень осторожно, вспоминая все, что ей было известно о вождении по бездорожью.
— Пат Мосс,[70] — сказал Генри. — Все, что я могу сказать: Пат Мосс.
— Заткнись! — прошипела Черстин, выключив радио. Ей требовалось сосредоточиться.
Генри опустил боковое окно, но тут же стало невыносимо холодно: к вечеру и вправду подморозило. На дороге не было ни души.
— Ну и пустыня, — произнес я, дрожа от холода.
— Они, наверное, заняли какую-нибудь старую дачу, — предположил Генри.
— Кто — они? — спросил я.
— Не думаю, что мой брат сидит и надирается в одиночку, — произнес Генри не особо уверенным тоном. А может быть, он просто знал больше, чем мы.
— Мне показалось, что он был один, — сказала Черстин. — Хотя голос у него был сумасшедший, по правде говоря.
— Лео совсем тупеет от выпивки.
— А зачем он тогда пьет? Разве это весело — сидеть в лесу и пить?
— Черстин, милая, — начал Генри. — Ты чертовски классно водишь машину, но сейчас говоришь глупости.
— Чего? — сердито буркнула Черстин, резко затормозив на скользком повороте.
