17. ФРАНЦ ДЕМЭЙ. ПРОЩАНИЕ
Кора была молодец. Пока я, как дурак, позорно хлопал ушами, пока я с натугой соображал, выдавливая из себя какието нечленораздельные звуки и пока я возился, пытаясь расстаться с облапившим меня мужиком по возможности мирно, она, в долю секунды поняв, что я, судя по всему, растерялся, без каких-либо особых предупреждений развернула этого мужика и, не говоря лишнего слова, врезала ему в под ложечку, а когда он, хрюкнув, согнулся, наконец-то выпустив меня из своих пьяных объятий, то она, опять же ни на мгновение не останавливаясь, в точном, коротком замахе стукнула его ребром ладони по шее, и мужик безвольно осел, хватая ртом воздух — закатил налитые кровью глаза и, как будто тряпичная кукла, повалился на мостовую.
Рожа у него посинела, а сквозь рыхлые губы вывалилась тряпочка языка.
Он, по-видимому, задыхался:
— Хык… хык…
Я был восхищен.
Потому что нанести такой удар очень непросто. Здесь необходимы — особая тренировка, постоянные упражнения и, главное, внутреннее специфическое чутье, без которого этот удар превращается лишь в очередную затрещину. Мне, во всяком случае, он никогда не давался. И я только мог подивиться той легкости, с которой Кора его освоила.
Впрочем, что там удар, я помнил, как она зарезала сарацина на острове: чикнула по горлу ножом, и — голова отвалилась. А вот до меня, наверное, только через минуту дошло, что случилось.
Вероятно, реакция у нее была просто врожденная.
Вот и в нынешнем ситуации она отреагировала — мгновенно.
Более того, она сразу же подхватила хрипящего мужика подмышки и, как будто готовилась к данному инциденту заранее, энергично, без разговоров, повлекла его ногами по тротуару.
— Оттащим в парадную!..
В результате, мне оставалось лишь подчиниться ее уверенному напору.
Что я и сделал.
Мужика мы положили под лестницей — там, где начинались ступеньки к системе канализации, он сипел, и лицо его было плохого синюшного цвета, ноги в стоптанных полуботинках, как у лягушки, подрагивали, но уже было видно, что — ничего, оклемается, я прикрыл за ним дверь с тусклой надписью 'Водоизмерительные приборы' и, найдя среди кучи мусора подходящую проволоку, закрутил ею петли, чтобы нельзя было так уж просто выбраться изнутри.
Тут же мне в голову пришла одна странная мысль. И мысль эта была такая, что я чуть было не бросился опять откручивать проволоку.
— Мы же его не допросили!..
А поскольку Кора меня не понимала, то я довольно-таки бессвязно растолковал ей обыденными словами, что, конечно, появление пьяного мужика, который полез обниматься, может быть, и простая случайность, я этого не отрицаю, но, с другой стороны, эта непредвиденная случайность какая-то очень уж подозрительная: привязался он именно в тот момент, когда мы уже выходили к нужному месту, вел себя агрессивно, и кто ведает, чем бы это все обернулась, если бы Кора вовремя не отреагировала. Знаю я приемы Сэнсея, он способен еще и не на такие штуковины. Так что, надо бы, наверное, как следует поразмыслить.
В общем, допросить его было бы очень полезно.
Я посмотрел на Кору. А она — на меня. И вдруг выгнула руку, подняв запястье с часами.
— Нет времени, — сказала она.
Достала из затейливой женской сумочки зеркальце в круглой оправе и со всех сторон очень быстро оглядела себя: не съехал ли набок парик, надетый, чтобы изменить привычную внешность, и не размазалась ли косметика, которую она с таким тщанием накладывала себе на лицо нынче утром.
Кажется, все соответствовало.
Но в парике и в косметике она выглядела совсем иначе: какой-то недоступной, пугающей, словно совершенно незнакомая, женщина, чувствовалось, что вместе с внешностью она изменила и манеру держаться: разговаривала как-то не так, быстрым резким презрением отталкивала собеседника. Новая роль удавалось ей, судя по всему, превосходно, и я еще раз подивился тому, как мгновенно она освоилась в непривычной для себя ситуации. Ведь прошло всего, наверное, месяца полтора с ее появления в группе. Была — тюпа тюпой, пугалась каждого шороха, и вот, пожалуйста — герильеро, с которым можно, не опасаясь, идти на на любое задание.
То есть, перерождение — полное.
Разумеется, техническая подготовка у нее, может быть, была и не та: сказывалось отутствие опыта и, наверное, возраст накладывал соответствующий отпечаток, все-таки она была лет на десять старше меня, но со временем понимаешь, что мускулы в нашем деле все же не главное. Мускулы — это, конечно, тоже неплохо, и однако, в подполье, как мне давно уже стало ясным, требуются качества несколько иного рода. Потому что подполье — это прежде всего терпение. Когда меняешь за две недели четыре квартиры, и когда негде умыться по-человечески и негде поесть, и когда изо дня в день видишь одни и те же поднадоевшие лица, то невольно возникает желание послать все к черту — трахнуть кулаком по столу, гаркнуть, чтобы прекратились пустопорожние разговоры. Мало кто это безболезненно преодолевает. Отсюда — шизофрения, отсюда вспышки взаимной ненависти. Когда взял бы и перестрелял, к дьяволу, своих боевых товарищей. Исключительно трудно не поддаваться этим отвратительным ощущениям. И одной дисциплины, культивируемой среди герильеро, здесь недостаточно. Здесь действительно необходимо терпение. И необходима жестокость, которая выходит за всякие мыслимые пределы. Да, жестокость — это основа всего. Если будешь переживать по поводу каждого выстрела, если куклы, набитые тряпками, вдруг превратятся в людей, наконец, если кровь, вытекающая из жил, тебя хоть сколько-нибудь будоражит, то тогда тебе лучше сразу же уходить из подполья: неизбежно дрогнет душа, и невидимый ветер, пронзающий всех и каждого, первым же порывом своим выдует тебя из жизни.
Если, разумеется, ты эту жизнь — еще как-то ценишь.
Я вспомнил вдруг Крокодила.
Вот был боец! Вот, где сошлись одновременно и равнодушие и жестокость. Опыта и умения у него было значительно больше, чем, скажем, у Коры. Но — ценил все-таки жизнь, мерзавец, любил ее мелкие радости: водочки хлопнуть, представиться женщине, когда выпадает случай, вероятно, поэтому его, наконец, и выдуло.
Кору — не выдует.
И к тому же она была совершенно права в настоящий момент.
Времени на допросы у нас действительно не оставалось.
— Вперед! — сказал я.
Мы перебежали проспект Повешенных, который уже чистили и скоблили в преддверии праздника, и, пройдя по каналу, где в глади темного зеркала, отражаясь, лежали картинные, словно нарисованные дома, очутились на площади, правая часть которой примыкала к каналу, а всю левую — там, где как раз останавливался трамвай — занимало квадратное серо-малиновое здание Консерватории.
Доносился сквозь закрытые окна разнобой настраиваемых инструментов.
Пела скрипка, и одновременно выкатывался из-под крыши грохот рояля.
Здесь Кора сказала:
— Ну все, расходимся, как договаривались. Ты уже решил, когда будешь стрелять? Мне это надо бы знать, чтобы — сориентироваться…
Она расстегнула сумку, где под брошенным сверху, скомканным носовым платком, находилось тяжелое тупорылое тело автоматического «никкодера».
Губы у нее были красные от помады.
А искусственные завитушки волос спадали на шею.
