по-моему, не интересно.
Сергей вздрогнул. Он действительно пропустил последние фразы. Он, не отрываясь, смотрел туда, где между сейфом и штабелем узких коробок образовывала гнездо груда такелажных ремней: петли, кожаный пояс, брезентовые обрезки. Что-то в этой груде его зацепило. Что-то очень знакомое, только вот что?
— Нет-нет-нет, я вас внимательно слушаю…
— Это тоже определенная педагогика, — сказала Альдина. — Помогаем ребятам преодолеть детские страхи. Научившись обходиться с игрушечными чудовищами, они меньше будут бояться чудовищ, так сказать, настоящих: темноты, всяких там домовых, привидений…
— Пока наблюдается противоположный эффект, — заметил Сергей.
Альдина загадочно усмехнулась.
— Ну, это — временное явление. Они постепенно привыкнут. И тогда их дальнейшая жизнь станет проще и упорядоченнее…
Она покивала.
Сергей тоже кивнул — вместе с тем, безусловно не соглашаясь.
— Я вас все же не понимаю, — сказал он. — Вы считаете, что чудовища должны стать для нас привычным явлением — частью быта — тогда мы перестанем относится к ним с омерзением? Но ведь так можно оправдать любой негатив — воровство например — и включить его в нашу жизнь как норму. Или, скажем, дурную привычку обманывать… Нет, — добавил он, — мне это не нравится.
Альдина опять усмехнулась.
— Какой вы нетерпеливый. Сразу взяли, не разобравшись, и осудили, А, быть может, осуждать как раз и не следовало.
Она остро прищурилась.
И тут в дверь постучали, и немедленно вслед за стуком в кабинет валился Евсей, принеся с собой запах неряшливости и перегара.
— Это… Альдина Гр-гивна… — бодренько сказал он. — Машина, значит, пришла. Ну — с товаром; которая — договаривались… Мужики, значит, интересуются: будем разгружать или как?
Он потер мягкий нос — алкогольного, синюшного цвета.
— Разгружайте, разгружайте, конечно, — холодно сказала Альдина. — Не обратно же отправлять. Я не вижу, в чем тут проблема…
— Дык, того-этого… — смутно сказал Евсей.
— Того-этого?
— Ну — чтобы, значит!
Тогда Альдина полезла в ящик стола, после некоторой возни достала оттуда четыре зеленых купюры и, как фокусник, демонстрирующий зрителям карты, провела их по воздуху перед самым носом Евсея.
— Вот, но только после того, как разгрузите…
— Будет сделано! — радостно заверил Евсей. И, как пьяный гиппопотам, затопал по коридору. — Мужики!.. Давай разгружай!.. Все нормально!..
Послышались довольные возгласы.
— Товар привезли, — пояснила Альдина. — Охломоны, ведь обещали, что только двенадцатого. Ну куда мне теперь все это складировать?
Ее черные брови озабоченно сдвинулись.
Сергей тут же поднялся.
— Намек понял, — кисло сказал он.
Из магазина он вышел в несколько подавленном настроении. Кажется, ничего особенного не произошло, и тем не менее у него было чувство, будто он пропустил в «Детском мире» нечто очень существенное — важную какую-то мелочь, штрих, однако меняющий всю картину. Перед глазами вставала Альдина: вороные гладкие волосы, прилипшие к черепу, толстые стекла очков, будто вдавленные в глазницы, мелкозубье внезапно прорезающейся улыбки. Все это не имело отношения к делу. Он сжимал под мышкой коробку с ненужным ему арбалетом, было душно, неистовствовало летнее солнце, и только когда он, почему-о устав, минут через пятнадцать притащился домой и когда раздраженно запрятал трижды проклятый арбалет в багажник автомобиля, то, уже захлопнув задребезжавшую крышку, неожиданно понял, что именно его потревожило в кабинете.
В этой куче ремней присутствовал, как ему показалось, и — ошейник Тотоши…
4
Харитон был доволен. Губы его лоснились, сытенько выдаваясь вперед, щеки тусклого песочного цвета — порозовели, проступили набрякшие кровью вены на лбу, а глаза, обычно прикрытые веками, сияли энтузиазмом.
Он напористо говорил:
— Жалко, Гришка не подтянулся, сволочь такая. В кои веки вот так собираемся, без затей. И машина у него, у собаки, имеется, и куча помощников. Нет, не вырваться, идиоту, — купи-продай! Миллиона четыре уже нахапал, все ему мало. Вот подлец, коммерсант хренов!.. — Возмущался он совершенно искренне. Но при этом не забывал жевать красную рыбу, которую пододвинул к себе, и одновременно накалывал малиновые аккуратные помидорчики. Вилка у него так и летала. — Чертов лавочник, капиталист, дери его за ногу!..
Лидочка, сидевшая рядом с ним, кривила напудренный носик.
— Фу, Харитоша, что ты себе позволяешь?
— А что такого? — трубным басом спрашивал Харитон.
— А то, что не ругайся, ты не у себя в кабинете!..
— Кто ругается?
— Ты!
— Да разве же я ругаюсь, я — так, напряженку сбрасываю…
Он повернулся к Сергею.
— Ведь в самом деле обидно. Раз в году договорились увидеться, — я, пожалуйста, вырвался, встречу межобластную для этого отменил, разогнал всех шестерок, каждому — поручение, а он, видите ли, вечер не может освободить. Пашет, пашет, как будто его привязали. Нет, я стукну Петру Николаевичу: живет слишком вольготно. Надо будет устроить ему такую — финансовую проверочку. Чтобы не зазнавался, чтобы не забывал старых друзей… — Харитон хохотнул и без тоста, опрокинул в открытый рот рюмку водки. На него приятно было смотреть — крякнул, вытер губы рукой, энергично откинулся, хрустя корнишоном. — Нет, вот этого Гришка, конечно, не понимает. Умный, умный, казалось бы, а все-таки идиот. Не врубается, что иногда необходимо расслабиться. На работе ведь, как под рентгеном, сидишь. Этот смотрит, не хапнул ли ты себе чего-ибудь лишнего. Тот докладывает наверх — что было и чего не было. Третий каждое слово твое на всякий случай записывает. Компромат, понимаешь ли, собирает, ядрить его разъядрить! Морды чиновничьи! Как я их ненавижу! Только у тебя и оттянешься. Давай выпьем, Серега!..
Он размашистым жестом, через стол потянулся к бутылке — тут же Лидочка быстро перехватила ее и решительно прикрыла сверху ладошкой. Как будто запечатала навсегда.
— Темпо, темпо, — сказала она непреклонно.
Харитон возмутился:
— Ты, мать, чего?
— Ничего! А пока что — достаточно!
Это были их обычные семейные столкновения. Вмешиваться не следовало.
Сергей спросил:
— А то, что ты сейчас у меня находишься, тебе потом на вид не поставят? Машина твоя во дворе стоит, соседи ее уже отследили…
