неудовлетворительная оценка.
– Вы имеете в виду, что я должен бросить музыку, потому что у, меня плохие оценки по математике? – спросил он.
Риттерсбах улыбнулся и достал из своего старого, заношенного портфеля большой запечатанный конверт.
– Нет, Боже меня упаси! Я хотел сказать, что мне кажется… нет, я абсолютно убежден, что твои оценки по математике не отражают твой реальный талант в этой области.
Вольфганг сжал руки под столом.
Риттерсбах ничего не заметил. Он помахал в воздухе большим светло-голубым конвертом.
– Здесь все документы к конкурсу Немецкого математического сообщества. Я думаю, это именно то, что тебе надо. Что-то отличное от урока, предписываемого учебным планом. Настоящий вызов.
– Конкурс? – ошеломленно повторил Вольфганг. – Мне?
– Три задания, и ты должен решить их до конца учебного года. – Риттерсбах доброжелательно улыбнулся и положил перед ним конверт. – Я могу дать не больше двух таких конвертов на класс. Просто попробуй.
Конверт действительно выглядел внушительно, с эмблемой из математических символов, запечатанный наклейкой с голограммой и серийным номером. Вольфганг взял его в руки. Он был тяжелый.
– Но в этом году лучшей моей оценкой по математике была тройка, – задумчиво произнес он.
– Если тебе удастся получить удовольствие от математики, оценки перестанут быть проблемой, – возразил учитель.
При других условиях Вольфганг отказался бы. Еще неделю назад он со смехом отдал бы конверт обратно, оправдавшись, что и без того достаточно загружен уроками по музыке. Но сейчас все изменилось. И внезапно он почувствовал, что пора бы узнать, что существовало в окружающем мире, помимо виолончели.
– Ну хорошо, – сказал он, – я могу хотя бы попробовать.
Когда он вернулся домой и нетерпеливо раскрыл конверт, то обнаружил, что еще меньше понимал в математике, чем опасался. В сущности, там было всего три задания, но они не имели ничего общего с упражнениями, которые они выполняли в классе. «Докажите» – с этого слова начинался каждый текст, а далее все казалось сплошной тарабарщиной. «Даны параллельные линии А и В или для всех натуральных чисел больше двух…» – а дальше он не понимал ни слова.
Этот Риттерсбах все-таки чокнутый.
«Докажите». Да как это вообще делают? Рассеянно и опустошенно Вольфганг перелистывал вложенные в конверт документы: проспект Немецкого математического сообщества, официальный конверт для отправки выполненного задания, с напечатанным на нем кодом, рядом с которым требовалось прикрепить голографическую наклейку, формуляр, на котором необходимо было подтвердить личной подписью, что все задания выполнены без посторонней помощи, и цветной буклет, где подробно описывались призы: поездки в Брюссель на заседания Конгресса молодых математиков и главный приз – десятидневная поездка в США, естественно, включавшая посещение математического конгресса. Ну круто.
Он еще раз просмотрел задания. Ему не верилось, что Риттерсбах всерьез считал его способным это решить.
Это понемногу становилось похожим на какую-то заразную болезнь. Люди вокруг, словно одержимые возлагали на него какие-то сумасшедшие надежды. Великий музыкант. Математический гений. Что еще?
Конечно, математики действительно занимаются установлением и доказательством логических связей. Но как это выглядело на практике, об этом он не имел ни малейшего понятия. На уроках они рассчитывали объемы тел или решали квадратные уравнения, но никогда не занимались доказательствами. Или почти никогда. Да, они изучали доказательства теоремы Пифагора и еще парочки теорем, но при этом только следили за объяснениями, которые давал им учитель, и в лучшем случае пытались понять самостоятельно, почему из одного логически вытекает другое, но, чтобы такие доказательства строили они сами, этого никто от них не требовал.
Он еще раз прочитал задания. Чем чаще он это делал, тем меньше понимал написанное. У него не было ни малейшего представления, как решить хотя бы одно из них. И он в жизни не смог бы понять, как могло Риттерсбаху прийти в голову, что он может участвовать в этом конкурсе.
Н-да. Еще один человек, которому в скором времени придется в нем разочароваться.
Вольфганг отложил в сторону светло-голубой конверт и уныло уставился в окно. Мало-помалу вставал вопрос: годится ли он вообще на что-нибудь? На еловой ветке сидела птица, которая смотрела прямо на него, забавно поворачивая голову из стороны в сторону, как будто и ее мучили те же сомнения.
В этот миг Вольфганга кто-то позвал. Как ни удивительно, это был отец. Что он делает дома так рано? Вольфганг вышел из комнаты в галерею второго этажа, с которой открывался вид в прихожую.
– А, – сказал отец. Он стоял посреди лежащего перед входом в галерею персидского ковра в костюме и уличных ботинках, ключи от машины все еще были у него в руке. Судя по всему, он только что вошел в дом.
– Ты уже здесь?
– Да, конечно, – ответил Вольфганг.
– Я не был уверен… Сегодня вторник, ведь так? У тебя же вечером урок. Я не мог вспомнить, по вторникам или средам.
– По вторникам, – кивнул Вольфганг. – По средам было в прошлом году.
– Ах так. Именно. В прошлом году. – Отец казался смущенным. И манера во время разговора вертеть в руках ключ зажигания тоже была ему совсем не свойственна. – Я хотел спросить у тебя кое-что… Мама еще не вернулась, ведь так?
– Насколько я знаю, она поехала в садоводство.
– Да-да. Понятно. – Он кивнул, торопливо огляделся, внимательно изучил зеркало гардероба, как будто видел его впервые в жизни. – Скажи, когда ты возвращался домой из школы, ты не заметил ничего необычного?
Вольфгангу показалось, как будто он внезапно очутился в каком-то кошмаре.
– Что, прости?
– С тобой никто не… заговаривал? – Взгляд, который бросил на него отец, отлично подошел бы к фильму ужасов.
Что случилось? Вольфгангу почему-то вспомнилась статистика, которую ему иногда приходилось читать. Известно, что врачи чаще подпадают под наркотическую зависимость, чем люди других профессий.
– Нет, – сказал он.
– Или, может, тебя преследовали? Ты не замечал, чтобы за тобой следили?
– Нет, с чего бы? Кто бы меня мог преследовать?
Отец покачал головой и выдохнул с такой силой, как будто все это время ему приходилось удерживать в себе воздух.
– Да так, просто, – сказал он и положил ключ в старую деревянную чашу ручной работы, которая стояла на гардеробе и служила хранилищем всех ключей в доме Ведебергов. – Просто так, одна мысль.
«В высшей степени странная мысль», – подумал Вольфганг. Он все еще стоял наверху, но отец больше не смотрел на него, снял уличные туфли, повесил куртку на крючок, влез в домашние тапочки и исчез в своем рабочем кабинете, осторожно закрыв за собой дверь. Вскоре из кабинета послышались первые звуки произведения Вагнера «Сумерки богов».
Вольфгангу ужасно захотелось с силой помассировать себе лоб обеими руками. Неужели весь мир сошел с ума? С чувством, как будто он попал не в тот фильм, он вернулся в свою комнату, закрыл за собой дверь и повернул ключ, чего он уже давно не делал.
Дурацкие бумажки к математическому конкурсу все еще валялись у него на столе. С первого взгляда можно было видеть, что им тут делать нечего. Одним движением руки Вольфганг сгреб их в корзину для мусора и сразу почувствовал себя лучше.
