Ах, чего только не вытворяли и они, Софка и полковник, в турецких домах! Часы проводили там, когда Нако ездил на выборы...
«...А-а! И вот что теперь он сделал с нами! Гос-поди-и-и!»
Нако, строгий, стоял у изголовья жены. Наконец опустился на стул. Может, еще каким-нибудь словом нужно было остановить истерику Софки? Но он не нашел этого слова. Его взгляд остановился на кончике ботинок, и он не мог отвести глаз. Тц-тц, так вот чего дождался он от Димо, от полковника Гнойнишки!..
«А Софка заболеет, непременно заболеет!»
Кмет с сочувствием посмотрел на жену. Жалко ее стало — он ведь любил жену. Ну конечно, и других женщин пропускать не стоит, но своя — другое дело; в конце концов она же своя...
— Не плачь, Софка, говорю тебе. Что же тут плакать! Все это безобразия, и больше ничего. Они — это они-то! — вздумали арестовать нас! Они! Пфе! Я-то здесь что-нибудь да значу? Завтра же телеграфирую куда следует!
Софка повернулась лицом к стене. Плача, она начала понимать, что поглупела. Вообразить, что Димо ее покинул? Димчо, ее Димчо?
«О, боже!»
Их связь началась так необыкновенно, это просто судьба. Да. Нако выбрали депутатом, и он загордился: не захотел взять жену в Софию! Ах, так? Хорошо. Софка перестала есть. Посмотрим!
И Нако уступил, ничего другого ему не оставалось, ха-ха!
По приезде же в Софию первым, кого Софка встретила на лестнице гостиницы, был он! Маленький, аккуратненький, а сочный, как шашлычок, как только что снятый с вертела шашлычок!
Софка повернулась на спину. И теперь Димо откажется от нее? Никогда!
«Холостяком он и умрет, холостяком!»
Вспыльчив Димо и крут при исполнении служебных обязанностей. Только и всего. Настроил его давеча косоглазый дьявол, и он п-ф-ф! — как спичка, ха-ха-ха!
А потом еще и то... Легко ли: перебили столько людей... И как они выпутаются, одному богу известно...
Мда... А вообще-то — Димо отойдет... Сам прибежит к ней, просить будет... Отстранит Нако и придет... Одно дело жена, другое — любовница... Ведь Димчо ради нее отказался даже от Софии! «Плевать мне на Софию! — сказал. — Я хочу Софку — ха-ха!»
А во время войны — ха-ха! Сколько обвинений накопилось против него, все за подарки, которые он посылал ей с поля боя, — ковры, зеркала, картины...
«Нет, он мой! И я для него — все, я, я!»
Нако забеспокоился: треск пулемета все приближался.
«Это, верно, крестьяне идут!»
И он потер руки, хотя радоваться было нечему: если придут крестьяне — будет все кончено.
«Конец тогда и нам, и нашим партиям!»
Впрочем, партиям и без того конец. Да и как иначе? Объединяться не хотят; вожди никуда не годятся.
И будет всем распоряжаться офицерье — только держись!
«К пропасти идем, к катастрофе, к катастрофе!»
Не-сом-ненно! Чтоб военные управляли государством — веселые начнутся дела! Да вот, Гнойнишки, например: чуть не каждый день обедает у нас, сколько сплетен о нем и о Софке ходит, а что выкинул!
«Разве с ними можно дело иметь!»
И все зло от них. Катастрофы — одна за другой — только от них! Что творилось, когда немцы привезли к нам вагоны своих бумажных денег! Хи-хи! Бог весть что! Да и генералы тоже руки на этом нагрели! Поезда с табаком, поезда с опиумом, с солью, сахаром, мылом, И все средь бела дня! Тю-ю! Всему свету стало ясно!
«Простофили! Вот и все. Разве так делают дела!»
Нет, военные ни на что не способны, ну просто ни на что. И все же — вон сейчас как дело повернулось. Но даст бог все это кончится добром!
Мелкими шажками Нако принялся ходить по комнате. Он потирал руки. Плохо ли, хорошо ли, а все-таки дай бог бог, чтоб те, там, в Софии, сумели со своими войсками одолеть крестьян... Только бы им это удалось — э-эх! А Нако в это смутное время остаться бы кметом еще годик — всего один годик, не больше. Серьезно, один годочек! Фабрику черепицы он бы себе за это время оборудовал. Ну и само собой разумеется, все остальное...
...Кто-то приоткрыл дверь. Нако побледнел. Но заглянул Дечко — его помощник.
— Вы здесь, господин кмет? Ах, извините, мадам.
Жена кмета спрыгнула с дивана. Господин Нако все еще стоял в смущении: его помощника Дечко не было в числе приглашенных на свадьбу: он не в ладах с военными. Что же он теперь здесь делает?
— Что случилось, Дечко, а? — Господин Нако поспешил к выходу.
И понял: другим ветром повеяло! Часового у дверей не было. Что, город в опасности?
— А, Дечко? Что произошло?
— Ничего, господин кмет. Вас просит полковник.
— Полковник? А пулемет чего строчит? Чей он, а?
— Это просто так. Только для храбрости да чтобы попугать.
Помощник понизил голос: и отряд еще как будто не настигли. Во всяком случае, еще нет сведений...
Господин Нако развел руками: что, и отряд действует?
Да, говорят, из города вышел повстанческий отряд. Вероятно, тот, что похитил Миче. Но Миче не с ними, они ее спрятали, наверное, где-нибудь здесь. Один из повстанцев упал с яра в винограднике, сломал обе ноги, его поймали. Он все и выдал.
— Так, значит, Карабелева не с ними, а? Гм, странно?
Дечко нервно улыбнулся. Совсем и не странно, — конечно, отряду ни к чему вести в горы Карабелеву. Куда там с женщиной! Спрятали ее где-нибудь в городе. Плохо то, что косоглазый, начальник околии, опять взбесился — открыто грозит, что заставит детей в утробах матерей плакать!..
Кмет и помощник исподлобья наблюдали друг за другом. Затем отвернулись. Господин Нако потер руки.
— Ну, до завтра все выяснится. А где полковник?
— Внизу, господин кмет, у нас.
— Внизу? Почему внизу?
Дело в том, что наверху еще сидят гости. Полковник не разрешил им расходиться. И прав, разумеется: незачем разносить молву о случившемся по городу.
Они пошли было, но кмет вернулся успокоить жену.
— Комедия, Софка! Мы уже не арестованы, пфе! Успокойся. Иди, если хочешь, в свадебный зал: гости еще там. Впрочем, лучше оставайся здесь. Меня Гнойнишки зачем-то зовет вниз. Я узнаю, в чем дело, и вернусь, расскажу. Лежи, цыпочка, лежи. И-их, какая ты!
Он потянулся ее поцеловать.
— Да ну же! Сердишься на меня?
Понятно, Софка не сердилась. За что ей сердиться? Раз Димо зовет Нако вниз, значит, он отошел, значит, и сам придет. Сейчас же придет.
В коридоре господин Нако встретил косоглазого — идет, вытянув шею, как пьяный. Тоже мне новобрачный! Ха-ха!
«Раззява! Вот тебе и молодая жена!»
Сотир бросился ничком на кровать Миче. Хоть бы никто не видел, никто не слышал, никто не заметил!
«Мерзавцы все, мерзавцы!»
