Тюремный смотритель стянул с покойника одежду, стремительно переоделся и стал было раздевать второго мертвеца, как его одолели сомнения.
«Ростопчина хоть в бабу обряди, и то признают мерзавца! - Иванов с тоской посмотрел на бесчувственное тело генерал-губернатора. - Постой-ка, а не нарядить ли мне его в цыганку? Лучшей маскировки для нас двоих и не выдумаешь, да и к такой красотке под юбку наверняка никто не полезет!»
Модест Аполлонович содрал одежду с окоченевшего тела, затем стянул генерал-губернаторский мундир, с ненавистью пряча его под мертвыми телами в глиняной жиже.
- Теперь, ваше превосходительство, цыганкой будете, - не без ехидства говорил Иванов пускавшему пузыри генерал-губернатору. - По совместительству еще и моей женушкой. Как бы мне тебя, старую чертовку, назвать?
Тюремный смотритель не без удовольствия разглядывал выряженного цыганкой Ростопчина, с легкими туфлями на босу ногу и головой, перевязанной до самых глаз цветастым платком. Ему отчего-то припомнились дурацкие строчки поэта Княжина: «Ко Флору Лиза вся сгорала, как Флору Лизы не любить?»
- Ну и черт с тобой, ваше превосходительство, - многозначительно сказал Модест Аполлонович. - Будете Флорой, владычицей цветов, раз мне на ум ничего другого не приходит. Я же на время нашего странствия стану Фавном и буду внушать твоему омраченному рассудку панический страх и благоговейный трепет!
Тюремный смотритель пощечинами возвратил сознание Ростопчину, и, бормоча «вас оглушило рухнувшее дерево», закинув руку на свою шею медленно поволок полуживого графа.
«Вот и хорошо, Флорушка, вот и славно, …»
Еле продыхая под тяжестью графа нашептывал Модест Аполлонович, удаляясь прочь от оврага, в котором утонули обнаженные тела мертвецов, и где оказался надежно упрятан лишенный эполета генеральский мундир.
Глава 19. Братья по лицедейству
Дождь закончился, едва перевалив за субботу, еще до рассвета нового дня. Ночные сумерки принялись разгонять неведомо каким чудом уцелевшие московские петухи.
В наступившее воскресенье терзаемый помешательством Неаполитанский король проснулся не только в прекрасном расположении духа, но и в привычной для себя телесной бодрости. Стремительно покинув постель, не одеваясь, Мюрат проскочил мимо опешившего караула и босиком выбежал в увядающий сад.
Миновав не тронутые пожаром цветники, побежал по причудливым аллеям, где подстриженные кусты подражали огранке драгоценных камней, а деревья напоминали ожившие готические соборы или увенчанные куполами романские ротонды. Внезапно мощенная мрамором дорожка сузилась, и взгляду Мюрата открылось небольшое искрящееся в предрассветных сумерках дикое озеро, поросшее камышами.
Владелец поместья на Гороховом поле, большой оригинал Алексей Кириллович Разумовский, обожал сочетать несочетаемое. Вспыльчивый и раздражительный граф, которого из-за невыносимого характера ненавидели даже родные дети, мечтал обзавестись собственным наделом из некогда потерянного райского сада, чтобы его уставший взор мог переноситься из приторного галантного века к первозданной прелести девственной природы. Оттого, не жалея ни денег, ни потраченных сил, граф разбивал вокруг диких русских озер причудливые померанцевые оранжереи с экзотическими цветниками, где камышовые заросли мирно сосуществовали с нисходящими к воде мраморными ступенями.
Выбежав к озерку, Неаполитанский король как был в ночной рубашке, так, не раздумывая, и бросился в дышащую сентябрем помутневшую воду.
Глубина приняла Мюрата захватывающим дух ледяным спокойствием, чьей силе хотелось подчиниться, навсегда оставаясь в черном царстве тяжелых осенних вод.
«Хорошо стать большой рыбой, чья власть освящена самой Природой и кучка предателей не может на нее покуситься, - с неизъяснимой тоской подумал Неаполитанский король. - A la guerre comme a la guerre… Мы еще увидим, кто кого сожрет в озере по имени Москва!»
Вынырнув из воды и отдышавшись, Мюрат заметил поджидавших на берегу охранявших его солдат, которых яростно отчитывал генерал Себастьяни.
- Все в порядке, дорогой Орас! - приветственно крикнул маршал. – В честь исцеления решил смыть остатки былого недуга в московской купели. Присоединяйтесь, мой друг!
Себастьяни только махнул рукой.
- В самом деле, зря отмахиваетесь! - хохоча во всю свою могучую глотку, прокричал Мюрат. - Император поручил нам наиважнейшее государственное дело. Для него понадобится ясность мысли, да и крепость грешного тела не повредит!
Вернувшись во дворец Разумовских с дремлющими мраморными львами, Неаполитанский король наскоро позавтракал и, не пожелав слышать никаких возражений, во главе пустого обоза с рассветом выехал в Вороново.
Единственным условием, которому маршал все же уступил, была сопровождающая рота кирасир в придачу с самим Себастьяни. Маршал так же был вынужден таскать за собой Лесюэра, брюзгливого ипохондрика, сочинителя патетических гимнов для революционной черни и «опер спасения» для новых властителей. Хотя Мюрат с превеликим удовольствием собственноручно удавил бы рыжую бестию, но требования конспирации вынуждали маршала демонстрировать Жану Франсуа свою любезность, а также изображать неподдельное сотрудничество.
- Насколько я понимаю, император получил вам расследовать дело о московском пожаре, для этого мы направляемся обыскать имение московского генерал-губернатора?
Себастьяни сформулировал, акцентируясь на слове «император», как бы желая убедиться, на самом ли деле болезнь Мюрата прошла, или он мастерски ее скрывает.
Вырвавшись из-под ареста на волю, душа Иоахима пела и торжествовала, порой срываясь к необдуманным порывам бросить обоз и, оторвавшись от тяжелых кирасир, направиться в преданные ему войска. Затем обратиться с воззванием, раскрыть гнусный заговор и вместе с победоносной армией, разделаться с изменниками как с бешеными собаками. Тогда русские безоговорочно заключат мир на продиктованных им условиях и непозднее конца осени он возвратится в Неаполь…
«Постой-ка, в какой, к дьяволу, Неаполь? В Париж! - ужаснулся своей ошибке Мюрат. - Нет, надо придерживаться плана! Они только и рассчитывают на то, что запутаюсь и совершу промашку! Обложили со всех сторон, хотят подловить на первом же необдуманном шаге… Тогда им легко станет меня дискредитировать и тем самым обезоружить. Пожалуй, навалятся скопом и удавят, как это сделали русские со своим императором Павлом. Или, того чище, объявят сумасшедшим и упрячут по-тихому в сумасшедший дом, как англичане своего короля Георга…»
- Наша миссия, дорогой Орас, намного важнее, этого чертового пожара! - Мюрат многозначительно улыбнулся изучавшему его Себастьяни. – Для незавидных и грязных дел есть прихвостни вроде Лауэра.
- Значит, сам верховный судья армии должен установить истину о пожаре, столь важную императору для мирных переговоров? - улыбаясь, генерал снова сделал ударение на слове «император».
- Пустые хлопоты! - не моргнув глазом, ответил Мюрат.
- Отчего Ваше величество так думает? – растерянно спросил Себастьяни, не ожидая такого поворота в рассуждениях маршала.
- Ваш Лауэр ничего не в состоянии решить самостоятельно. Оттого в его расследование попросту никто не поверит, окажись оно чистой правдой! - Заметил Мюрат не без злорадства. – Все рРасследования этого клоуна всегда сводилась к одному, а именно подыскать требующиеся улики. Впрочем, ему не привыкать их
