Такая мысль показалась генералу наиболее весомой и здравой. Он хорошо знал, что испокон веков сильных врагов в России было принято побеждать с помощью заговорщиков или подкупленных предателей. Властитель Сибири хан Кучум, атаман Стенька Разин и самозванный император Пугачев были выданы своими сподвижниками. Если же к привычным для русских методам борьбы присовокупить недавнее помешательство Мюрата, возомнившего себя императором Франции, то все вставало на свои места.
Вот только как при этом следовало поступать Себастьяни? Кем он был в глазах Бонапарта? Интриганом, пусть и не лишенным храбрости, которого заподозрили в измене за провальную компанию в Испании. Тогда недоброжелатели пустили слух, что причиной неудач новоявленного графа стало испанское золото, щедро отмерянное за чреду внезапных поражений.
Не в пример ему, Иоахим Мюрат был рыцарем без страха и упрека. К тому же зятем Наполеона, что априори ставило его фигуру вне всяких подозрений.
Кому поверит император, чьим доводам и убеждениям доверится охотнее? Да только заикнись Себастьяни о заговоре, как все тот же незаменимый верховный судья армии Лауэр найдет у мародерствовавших кирасир Себастьяни русское золото и объявит его «ценой измены». А виновные в предательстве потребуются в скором времени и в большом количестве. Готов ли Себастьяни сложить голову ради надуманного кодекса офицерской чести? Ради верности присяге? Пожалуй, нет, не готов.
«В кровавом хаосе, в неразберихе выживает не самый сильный и не самый злой, а самый незаметный. Вот и мне следует стать тенью, а еще лучше смешаться с чужими тенями. - при этих мыслях Себастьяни испытал невероятное облегчение, словно старые тяготившие долги были волшебным образом погашены или прощены. - Если меня втягивают в игру, то вначале следует уяснить правила и доиграть до финала. Итог все равно станет подводить госпожа Судьба».
Размышления Себастьяни неожиданно прервались удивленным восклицанием Неаполитанского короля, заметившего впереди цыганскую пару. Не обращая внимания на сопровождавших кирасир, маршал отправил коня в галоп, легко справляясь с русским бездорожьем.
«Не случайно казаки приходят в восторг при одном виде Мюрата, - подумал Себастьяни, наблюдая за странной выходкой маршала. - Какая звезда ведет по жизни необузданного безумца? Впрочем, это не важно, если Судьба целует его раз за разом, и даже непролазная грязь не может выбить из седла. Не ровен час, и мы еще увидим Мюрата на Французском престоле! Будет много разумнее во всем подыгрывать маршалу, чем возбуждать его подозрения. В конце концов, я нахожусь на войне, но эта война не моя».
- Посмотрите, дорогой Орас, кого подкинула нам госпожа Фортуна в непролазную русскую грязь!
Возбужденно провозгласил Мюрат, протягивая генералу сдернутый с головы Ростопчина пестрый цыганский платок.
Себастьяни вгляделся в пленников. Один, пухлый, неожиданно напомнил ему Наполеона, а вот во втором он нашел подозрительное сходство с изображением московского генерал-губернатора.
Еще вчера, нет, даже сегодняшним утром, он немедленно выложил бы Мюрату свое предположение о том, кто перед ними. Дорога на Вороново научила просчитывать каждый шаг и взвешивать произносимое слово. Новый Себастьяни считал себя прежнего, прослывшего интриганом и хитрецом, надутым простофилей. Поэтому, придав лицу недоуменное выражение, учтиво спросил:
- Прошу прощения, сир, мне эти люди неизвестны.
По довольной ухмылке Мюрата Себастьяни понял, что ответил совершенно верно.
- Дорогой Орас, я с удовольствием раскрою причину моего столь внезапного восторга! - ответил Неаполитанский король, смеясь. – Перед нами известные русские актеры. Можно сказать, альфа и омега московской сцены!
- В самом деле?
Себастьяни мучительно рассуждал, проверяет ли Мюрат его лояльность, пытаясь приберечь столь ценный трофей для переговоров с русским царем или попросту считает за идиота.
Сейчас Ростопчин был необходим Наполеону как воздух, потому что он жаждал венца победителя, а не сомнительной славы поджигателя и мародера. Без весомого расследования причин московского пожара о заключении с Россией мира можно было забыть. В каждой европейской столице прекрасно понимали, с тем, кто «сжег и разграбил», переговоров не ведут. Его пытаются уничтожить. Поэтому пленный московский генерал-губернатор был желанной подпоркой, без которой трон Бонапарта мог пошатнуться и даже рухнуть.
- Звезды подмосток! - Мюрат посмотрел в глаза Себастьяни без тени смущения. - В 1807 году, в дни заключения Тильзитского договора, во славу воцарившегося мира русские давали спектакли. Вот мне и довелось увидеть игру лучшей пары, которую представлял сам царь Александр!
«Черт, даже не помню, а был ли вообще Мюрат тогда в Тизильте?»
Мысли так стремительно промелькнули в генеральской голове, что он почувствовал, как в артериях пульсирует кровь.
- Что прикажете с ними делать, сир? - Себастьяни хотел произнести фразу как можно учтивее и бодрее, но получилось только заговорщически прошептать.
- До времени надо спрятать! - ответил Мюрат, не скрывая удовольствия. - Представляешь, каким сюрпризом в свой момент они станут для императора! Подлинным потрясением!
- Совершенно, сир, с вами согласен!
Себастьяни понятливо козырнул, подозвал адъютанта, приказал приставить к пленникам надежную охрану и никого к ним близко не подпускать. Затем возвратил цыганский платок контуженому генерал- губернатору, направляя измотанных бездорожьем пленников в фургон.
До имения Ростопчина оставалось несколько верст…
Глава 20. Беглянка
Когда размытая от слез луна растаяла в преддверии утра и разомлевшая ночная нега сменилась предрассветной прохладой, заплаканными глазами она внимательно посмотрела в лицо спящего лакея и, убедившись, что пьяный заснул мертвецким сном, вытащила из-под накидки изогнутый хищный бебут и перерезала веревку.
Кусая до крови онемевшие губы, еще раз прочитала молитву, затем осторожно, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания, отжала дверцу и, выпрыгнув из кареты, со всех сил бросилась бежать в лес...
Вышедший из Вороново обоз растянулся по дороге нескончаемой вереницей, которая и теперь, после захода луны, не думала останавливаться на ночной привал, продолжая двигаться наощупь при свете факелов. Опасаясь своих и чужих шатающихся по Подмосковью мародеров и дезертиров, Ростопчин наказал двигаться непрерывно, не останавливаясь даже на привал.
В непроглядную ночь обоз продолжал уходить как можно дальше и от пылающего генерал- губернаторского имения, и от охваченной пожаром погибающей Москвы.
Дремлющий возница встрепенулся и тут же ткнул в бок спавшего рядом товарища:
- Смотри-ка, смотри, что делается! Не на меня глазами пучь, а вон туда, к лесу…
- Чего-сь там не видел? - отмахиваясь, лениво перебрал губами второй возничий. - Дело во сне чудное привиделось…
- Какой к лешему сон. Никак барышня сиганула из кареты и дала деру в лес!
- С потемков тебе померещилось… - ответил соня, зевая, лениво растирая отлежанный во сне бок и устраиваясь поудобнее. – Тепереча не весть что почудиться может…
- Говорю, что видел! Во все глаза на дорогу смотрел, чуть в темноте бельма не высмотрел! А ты завел: «Померещилось, да почудилось…» - Не унимался возница. – Может шумнуть, али на помощь кого кликнуть?
- Тс-сс, дурила! - дремавший товарищ возницы неожиданно воспарял и что было силы принялся зажимать ладонью рот растерявшемуся вознице. - Сбежала барышня или нет, тебе какая в том печаль?
