Тебя что ли приставили за ней бдить? Не с тебя и спрос держать станут!
- Да я для порядку, - пробормотал возница, с трудом высвобождая лицо. - Барин настрого приказал!
- Вот же дурья башка! Тебя же первого в лес и пошлют ноженьки гробить! Опосля еще за недогляд три шкуры спустят...
- Так и пусть посылают! Ежели поймаю, то знатно наградят! - не унимал молодецкой прыти возница. - Денег дадут, водки, пороть больше не станут, да еще и жениться позволят!
- Кому говорят, охолони, мякинная ты голова! Коли не поймаешь беглянки, подумал, что с тобой станется? Вдруг барышня на ветку напорется да окривеет? А то покажет, что ты, навозное рыло, ее снасильничал? Какая за то награда твою хребтину поджидать станет?
- Чур, меня, чур! Тебе, кликуну злословному, типун на язык! – Возница суеверно сплюнул через левое плечо. – Чего ты несешь? Не посмеет она…
- Думаю, отчаянная барышня и не такое сделать посмеет. Коли погонишься за ней, так собственноручно тебя, дурня, зарежет, а из лесу не выйдет! Ей-ей, до полусмерти ножом испыряет. На то забожусь, а хочешь, зуб дам?! – Товарищ усмехнулся в ответ, затем плюнул себе на ладонь и демонстративно растер плевок. – Может, проверишь?
- Да черт с ней! – согласился перепуганный возница. – Как говорится, не нас приставили ее пасти, так не нам и честь ее блюсти! Пусть себе бежит куда хочет, русский лес велик!
- Вот и слава Богу! – согласно кивнул второй, умиротворенно улыбнулся, принимаясь дремать, как ни в чем не бывало…
Выскользнув из кареты, беглянка не заметила, как, перебежав через поле, оказалась в лесу. Убедившись, что за ней нет погони, отдышалась и похвалила себя за предусмотрительно поменянные туфельки на башмачки. Она захотела подбодрить себя и улыбнуться, но губы ее подвели, и вышло только детское всхлипывание.
Впервые за все время, когда она замыслила побег от приставленного к ней лакея, ей стало по- настоящему страшно. Впереди ее ожидал неизвестный ночной лес, за которым, если повезет добраться, было сожженное графом Вороново...
Мария Ивановна Раевская, опекуном которой был Федор Васильевич Ростопчин, происходила из бедной и совершенно неизвестной семьи. Ее громкая фамилия, кроме одинакового звучания и написания, более не имела никакого отношения к прославленному и богатому роду Раевских. Впрочем, в таком совпадении нет ничего удивительного.
В России великое множество сел и деревень носят гордое имя «рай» или «раево», что вовсе не означает, что они являются сокровенными обителями праведных душ. Словом «рай» на Руси испокон веков именовали могучие раскаты грома или многочисленные переливы эха, а то и вовсе отдаленный, но нарастающий гул. Возможно, повинуясь тайной магии слова, сама фамилия Раевских зазвучала и загремела великой славой на всю страну.
Итак, Мария Ивановна была дочерью поручика, отличившегося при штурме Очакова тем, что прикрыл собственным телом Ростопчина от лихого турецкого выстрела. Растроганный такой самоотверженностью, Федор Васильевич пообещал, что станет заботиться о его детях, как о своих собственных. В ту пору юный Николай Раевский был даже и не женат. Однако после войны он женился, и вскорости у него родилась очаровательная дочурка. Впрочем, счастье было недолгим. После рокового ранения при штурме Очакова здоровье поручика в отставке так и не пошло на поправку и через несколько лет мирной и счастливой жизни он тихо умер во сне. Следом за ним в течение года ушла и его безутешная молодая вдова.
Тем временем дела Федора Васильевича складывались великолепно. В эти годы его карьера на взлете, он стал не просто ближайшим фаворитом императора Павла, но и одним из самых влиятельных людей России. Поэтому когда однажды дождливым осенним вечером к нему привезли маленькую девочку с предсмертным письмом ее матери, к которой прилагалась турецкая пуля, Ростопчин взял над сиротой опеку, не колеблясь. Тем более что его жена была на сносях и вот-вот должна была разрешиться от бремени. Отказываться от приемыша во время ожидания первенца – дурная примета. Так Мария Ивановна стала подопечной графа, даже не известно: к радости или к горю.
Жизнь в доме Ростопчина совсем не напоминала веселый праздник, как могло показаться при поверхностном взгляде. Многие из девочек, воспитывавшихся в куда более стесненных условиях, были много счастливее, чем бедная Маша.
Одной из главных причин этого был несносный характер супруги Ростопчина, Екатерины Петровны. Быстро растерявшая былую привлекательность и рано постаревшая, к тридцати годам она добровольно изолировалась от светского общества и с головой погрузилась в модный тогда католический мистицизм.
В семейной жизни Екатерины Петровны религиозные искания обернулись полным пренебрежением к своему мужу, необыкновенной строгостью к подрастающим дочерям и граничащей с умопомешательством скупостью. Так графиня Ростопчина считала, что лакеи и слуги должны питаться лучше и обильнее, нежели подрастающие девочки, потому как холопам еда идет на служебное рвение, а в девочках лишь пробуждает бесполезные мысли и непристойную чувственность. То же относилось и к нарядам, и к детским забавам, и к долгожданной встрече праздников.
Безрадостное детство Машеньке скрашивала старшая дочь Ростопчиных, Наталья, девочка необыкновенно живая и подвижная. Вместе с ней они играли с лакеями в карты на пасхальные яйца и куличи, ставя против еды пожалованные к светлому празднику графские рублики. В счастливые дни, когда графиня была занята теологическими беседами с аббатом Сюрюгом, они, переодевшись мальчишками, сбегали из дворца на речку, в лес, в поле. Или тайно учились у отставного унтера лихо мчаться на лошадях, стрелять из пистолетов без промаха и точно в цель метать кривые ножи.
«С такими воительницами не то что Очаков, а хоть сейчас Царьград брать можно!», - вытирая слезы умиления, говорил старый солдат.
Когда о его занятиях с девочками донесли графине, он мужественно и не раскаявшись в содеянном, вытерпел жестокую порку на конном дворе. Не дрогнул, когда его прилюдно лишили главной солдатской удали - огромных лихо подкрученных усов. Перед тем, как исчезнуть из ее жизни навсегда, солдат смог передать Машеньке некогда взятый трофеем и чудом уцелевший теперь смертоносный бебут.
Многие провинциальные барышни наверняка бы позавидовали судьбе бедной сироты, у которой в попечителях оказался могущественный вельможа, фаворит самого императора. Несмотря на всю строгость содержания, она жила в прекрасном дворце, который в своем великолепии мог запросто потягаться с прославленными замками Европы.
К ее услугам был невероятных размеров парк, аллеи которого украшали причудливые аллегорические скульптуры. Прибавьте к этому лучших учителей, которых Ростопчин собрал для своих дочерей со всех концов света. Не исключена была возможность тайно читать в обширнейшей библиотеке книги самые разные, даже запрещенные, которые попадали в собрание графа после конфискации у прежних неблагонадежных владельцев.
Да, многие бы пожелали, чтобы в постигшем их несчастии Фортуна была к ним столь благосклонной и милостивой. Многие, но не юная Раевская, подтверждая силу и мощь фамилии своей детской душою.
Маша, конечно же, любила необозримый тенистый парк, трепетно относилась к учителям, дорожила книгами, но все равно невыразимо томилась в этом неискреннем парадном мире, где всем были предопределены роли, за беспрекословным соблюдением которых следили вышколенные графские лакеи.
«Такие порядки отвратительны и дики, - не удержавшись, сказала она однажды учителю рисования. - Все живущие в имении больше всего боятся лакейского доноса или оговора, потому открыто перед ними заискивают и всячески задабривают».
Еще, рассуждая о природе вещей, случайно процитировала выдержку из тайно прочитанной крамольной книги: «Познание мира одним разумом возможно, но недостаточно. Разум познает внешний мир, но он бессилен проникнуть в мир духовный».
Прошло полгода, когда Ростопчин, отмечая успехи девочек в живописи, как бы невзначай ей заметил: «Чудесные полотна. В них отражено глубочайшее понимание природы мира явного и тайного. В особенности оттого, что на них не изображен ни один из так нелюбимых вами графских лакеев!»
После доноса Екатерина Петровна стала постоянно напоминать мужу, что юная воспитанница дурно
