Я припоминаю, как в голове моей бродили не совсем связные сожаления по этому поводу, ибо теперь стало ясно, что кавалерия Соединенных Штатов не скачет мне на выручку.
Наверняка был такой момент, когда я потрудился как следует разглядеть оставшихся двух соседей по палате, потому что к тому времени, когда я снова стал 'существом разумным', уже знал, кто они такие.
Это были сержант Серн и рядовой Джон Финн.
Как бы мне ни хотелось похвастаться, что организм мой оказался достаточно силен и первым стал вылечиваться от приступов лихорадки, но этого не случилось. Сказать по правде, я все еще продолжал жестоко мучиться, когда другие уже выздоравливали, и полковнику пришлось как следует потрудиться, чтобы я начал более или менее осмысленно ей внимать, когда однажды она разбудила меня посреди ночи.
— Да просыпайся ты, черт бы тебя побрал, — прошипела она, тормоша меня самым немилосердным образом.
— Дайте мне умереть, — хрипло проскрипел я в ответ.
— Хрен тебе, а не умереть, глупый ублюдок. Хочешь, чтобы я тебе по роже дала или окатила холодной водой?
— Не надо, — жалобно взмолился я.
— Тогда подбери сопли и вставай.
Не выпуская из рук ворот ночной рубашки, которую выдали мне наши хозяева, она бешено трясла мою голову, пытаясь таким способом вбить в нее хоть каплю рассудка.
— Ради Бога, перестаньте! — только и сумел произнести я. Она перестала, и сразу стало легче.
Включив лампы на прикроватной тумбочке, чтобы лучше видеть происходящее, она направила ее неяркий свет прямо мне в лицо, чтобы я не впал в забытье и внимал ее словам.
— Теперь лучше? — спросила она. — Серн все еще в отключке, но, кажется, он и эта крыса, Джон Финн, выкарабкаются. Они тебе уже говорили, что считают, будто тетраксы нас использовали для занесения вируса в город?
— Как раз при мне они до этого додумались, — сказал я ей.
— Это правда?
— Я знаю не больше вашего, — заверил я ее. — Но в это верю. А вы?
— Здесь есть подслушка?
— Господи, Сюзарма, да откуда ж мне знать? Алекс Соворов клянется, что они недостаточно для этого умны, но у него самого что голова, что задница — думают одинаково. В любом случае они по-английски — ни в зуб ногой, поэтому не надо устраивать мелодраму! Разве у нас есть еще секреты?
— Только один, — ответила она. — Перед вылетом из Солнечной системы мне поручили изучить возможность заключения сделки с захватчиками для помощи им в борьбе против тетраксов, если это будет более заманчиво, чем то, что предлагают тетраксы. Но если те действительно использовали нас для начала биологической войны, то теперь я начинаю серьезно подумывать, на чьей нам быть стороне.
— А я думаю, что идти против тетраксов — очень плохая затея. Захватчикам этой войны не выиграть, пусть даже их действительно двадцать миллиардов.
— Саламандры все время подкладывали нам аналогичные подарки, — заверила она меня. — И ничего, мы научились бороться. Когда знаешь, с чем имеешь дело, это не так сложно. У захватчиков есть шанс выиграть, если мы им поможем.
— Только не против тетраксов, — сказал я ей. — Это все усугубит. Сейчас у нас простуда, а не бубонная чума; пусть они сыграли грязную шутку, но они могут сыграть еще грязнее. Пока они хотят лишь обездвижить захватчиков, но не убивать их.
— Думаешь, они дали предупредительный выстрел в воздух, чтобы захватчики поняли, насколько они уязвимы?
— Какая разница? — устало ответил я. Затем она меня разбудила — просто по-дружески поболтать, или у нее были более серьезные вещи для обсуждения?
Мое тело словно налили свинцом, а голова раскалывалась. Она, должно быть, понимала, что я в ужасном состоянии, поэтому сразу перешла к главному.
— Нас доставили прямиком сюда, — сказала она. — Поэтому по дороге мы почти ничего не видели. А что видел ты? Каковы наши шансы отсюда выбраться?
Я попытался выдавить из себя подобие смешка, но в результате лишь глухо кашлянул. Тогда я понял, что в ближайшем будущем другого у меня и не получится.
— Они не слишком сильно охраняют двери, — сказал я ей. — Выйти через них пара пустяков. Проблема в том, что в атмосфере на улице нет кислорода. Даже имей мы скафандры, все равно идти здесь некуда, кроме шахты, по которой нас сюда доставили. А по обе стороны от нее — миллионы захватчиков.
Новость эта ее, похоже, не сильно испугала.
— Но если б мы сумели сойти за захватчиков… — произнесла она. Предложение повисло в воздухе. Затем спросила:
— Сколько здесь еще наших людей?
— Только Алекс Соворов, — ответил я ей. — А от него толку как от козла молока. К тому же через день-другой его свалит болезнь: мы сидели в одной камере. Мне он этого никогда не простит.
Она обвела взглядом другие кровати.
— А ему насколько мы можем доверять? — спросила она, кивая в сторону Финна.
— Он наверняка уже выложил им все, что знал, и его подослали сюда шпионить за нами. Подслушивающих устройств у них может и не быть, но если есть Финн, то они им ни к чему.
Такое выражение лица мне доводилось видеть у нее и раньше: решительность, смешанная с отвращением. Когда она вновь посмотрела на меня, я с удивлением заметил в ней перемену. Не то чтобы она лучилась стопроцентным дружелюбием такого в ее репертуаре просто не имелось, — но во взгляде явно читалось беспокойство о моем состоянии.
— Выспись как следует, — сказала она усталым голосом. — Утром продолжай разыгрывать умирающего. Не нужно, чтобы они знали о нашем выздоровлении.
Изобразить смертельно больного было для меня парой пустяков. К тому же мне самому не сильно верилось, что я пошел на поправку.
Однако поутру мне действительно стало намного лучше. Проснувшись, я испытал давно желанное чувство отсутствия болей и дезориентации. Не могу похвастать тем, что жизненная энергия начала бить во мне через край, но и ощущения, будто меня пропустили через машинку для уничтожения документов, исчезло. Голова была теперь гораздо яснее, и я начал замечать происходящее вокруг.
Впервые я заметил медсестру, пришедшую покормить меня завтраком с ложечки, и влить опытной рукой несколько глотков воды в мой иссохшийся рот. Но она была не из захватчиков, а принадлежала, очевидно, к одной из покоренных ими асгардианских гуманоидных рас, выполнявших в тюрьме большую часть подсобных работ. Она ни слова не произнесла, хотя наверняка заметила, что я впервые обратил на нее внимание. И наверняка поняла, когда я поблагодарил ее на пароле за помощь, пусть даже не понимая сказанного мной.
Доктора я тоже увидел впервые, когда тот пришел на утренний осмотр. Он смерил мне температуру и пульс, а потом задрал веки и посветил фонариком в зрачок. Я делал все, что мог, пытаясь выглядеть больным, но понимал — тело не умеет лгать, поэтому не удивился, когда вскоре после доктора вошел Сигор Дьян. Прежде чем придвинуть стул и сесть возле моей кровати, он кинул короткий взгляд на полковника.
— Рад, что вы пошли на поправку, — бесцветно произнес он.
— Спасибо, — слабо отозвался я.
— Это вселяет надежду, что наши люди тоже выздоровеют. Вирус уже косит войска в городе. И я начинаю ощущать его действие. Дня через два слягу.
— Мы на самом деле были в полном неведении, — сказал я ему. — Если тетраксы действительно заслали нас с целью возбудить эпидемию, то сделали это без нашего ведома.
— Хотел бы я верить вам, — ответил он. — Но не получается. Если наши люди начнут умирать… Я понял, что он имеет в виду.
