– А я тебя знаю, – сказал Дылда. – Еще и чешуек тебе отсыпал…
– Спасибо, добрый человек, – засмеялся певец. – Я попробую тебя убить последним. Не обещаю, но попробую.
– Слепой… – протянул Рык. – Значит, не обознался я…
– Не обознался. Слепой. А вы, зрячие, что видите сейчас?
Певец говорил тихо, ровно и напевно, словно сказку проговаривал перед благодарными слушателями.
– Чего же ты убежал? – спросил Рык. – А мы у тебя спросить хотели…
Его голос звучал глухо, будто прикрывал вожак рот ладонью.
– Про Серого Всадника? – долетело из темноты. – Зачем вам Серый Всадник?
– Нужен.
– Кто Всаднику нужен, того он сам найдет. А ненужный… Ненужный к Всаднику и не подберется.
– Ты сказал, что видел Всадника…
– Видел. Вот как тебя сейчас, – засмеялся певец, и эхо засмеялось вместе с ним. – Только не понравился я Всаднику. Не подошел я ему… Из меня затычка плохая получается, старый я слишком, твердый. Хоть не убил меня – и на том спасибо. И даже к делу приставил, благодетель… Я говорил Сухарю, чтоб не лез он сюда, мне это оставил… «Молчи, калека», – сказал мне Сухарь. И я молчал. И Сухарь теперь молчит. Лежит возле меня хитрый Сухарь и молчит. Обсчитались вы в темноте, Сухарь от вас ушел. Но не от меня. Лежит теперь…
– Где найти Серого Всадника? – спросил Рык.
– А зачем тебе? – снова засмеялось эхо. – Ты же отсюда никуда не уйдешь… Мы теперь все одинаково зрячие… Только я к этому привык, а вы – нет.
– Так хоть перед смертью скажи, кто такой Серый Всадник и зачем ему дети? – Рык, наверное, решил перейти на другое место: раздался плеск, и эхо усилило его.
– Холодно? – участливо спросил Певец. – Ничего, скоро согреешься. Ноги стынут, пальцы уже скрючились и не чувствуют ничего… Решай, вожак, так подохнуть в воде, один за одним или в честном поединке – вы все против меня одного? Не прячьтесь там, выходите.
Хорьку почудилось, что донесся из темноты еле слышный всплеск, не всплеск даже, а будто вода сомкнулась над чем-то. Почудилось. А рассмотреть – Хорек до боли в глазах всматривался в темноту, до цветных искр – ничего не получалось.
– А ты зачем к Серому Всаднику шел? – снова спросил Рык. – Милостыню просить? Песенку спеть хотел?
– Ты меня не раззадоришь, – тихо сказал певец. – Перед смертью можно все говорить, сам знаешь…
– Знаю. А тебя Серый Всадник к делу пристроил потому, что ты слепой? А затычка из тебя не получилась, потому что ты слепой? Почему?
– Ты меня не разозлишь. Не получится…
И снова тихий-тихий всплеск донесся до Хорька из темноты.
– Но ведь ты слепой? Когда тебя глаз решили? В младенчестве? Или попозже?
– Попозже… – прошелестело в темноте. – Попал я в полон – не повезло… Вот и ослеп. Но быстро привык жить на слух и на нюх. Вот ты запретил дружкам своим разговаривать, а я все равно слышу их дыхание. И запах их слышу. Чеснок они жрали в обед. И пиво пили. Разит от них. Мальчонка ваш все норовит дыхание затаить, но не выходит. Сердце колотится, как у зайца.
– Серому ведь слепые нужны? – спросил Рык. – Нужны ведь? А чего ты не подошел? Ты и среди слепых – калека?
– Ты!.. – выкрикнул певец и сам оборвал свой крик. – Ты почти разозлил меня. Почти… Но ничего… Ничего… Я калека. Но я все равно нужен Серому Всаднику. Нужен. Я справился. И сейчас справлюсь с вами. И расскажу Серому Всаднику, что вы его искали. Искали его, а нашли меня…
Певец заговаривает Рыка, отвлекает, а сам потихоньку приближается к ним. Шажок за шажком. Он не хочет ждать, пока они замерзнут, и честного боя он тоже не хочет… Хорек зажал рот рукой, чтобы не закричать.
Темнота давила, залепляла рот, текла по горлу, перехватывая дыхание. Хорек чувствовал ее затхлый вкус.
– Враль! – окликнул Рык.
– Что?
– Ты нашел кресало и лампу?
– Нашел, – чуть помедлив, ответил Враль.
– Хорошо. Стань за столб и зажги. Смотри только, чтобы калека тебя ножом не достал. У кого еще есть кресало?
– У меня! – ответил Дылда. – И лампа.
– И у меня, – сказал Полоз.
– И у меня! – выкрикнул Хорек, сообразив, что сейчас происходит, что задумали ватажники. – Я зажгу!
Не высовываясь из ледяной воды, Хорек нащупал рукой колонну и ударил кинжалом по камню. Сверкнула искра.
И еще искра сверкнула слева, небольшая, но яркая. И щелчок кресала – и искра справа…
– Есть! – закричал Враль. – Сейчас!
Всплеск прямо перед Хорьком, совсем рядом. И глухой стук – словно камень бросили во что-то мягкое. Резкий выдох слева, из темноты; прошуршало что-то в воздухе, удар – и стон взлетел к потолку.
Разом бросились ватажники вперед, на стон, на плеск воды, на запах крови. Удар. Удар. Хруст. Стон превращается в крик, потом в визг предсмертный. И снова удар…
Хорек замер, вслушиваясь.
– Все? – спросил Кривой.
– Кажись… – ответил Дед.
– Отпелся слепой, – сказал Дылда и сплюнул. – Ты там живой, Враль?
– Живой… – ответил Враль. – Спасибо Щербатому, принял нож вместо меня.
– А у кого-нибудь лампа есть? – спросил Рык.
– У меня, – сказал Дед. – В мешке заплечном. Только я его снять не могу: плечо болит.
– Я достану, повернись, – голос Кривого был уставший и злой. – Нужно Рыбью Морду найти и уходить отсюда как можно быстрее…
Он зажег лампу.
Хорек подошел поближе, оттолкнув чей-то труп, присмотрелся.
Лицо певца было разрублено. Седые волосы прилипли к ране, и черная кровь медленно вытекала сквозь них. Полоз разжал пальцы, тело сползло в воду, перевернулось лицом вниз.
Рыбью Морду они нашли возле стены. Он лежал на воде, широко открытые глаза смотрели вверх. Стилет так и остался в ране у Рыбьей Морды.
– Забираем и уходим, – сказал Рык. – И Щербатого тоже…
Подхватив своих убитых, они вышли на сухое, положили тела на камни. Дед вытолкнул из воды горбуна. Тот отошел к стене, отвернулся от остальных, бормоча что-то себе под нос.
– А господин меняла, сдается мне, умом тронулся, – сказал Дед. – Что-то говорит, а разобрать не получается.
Рык сел на камни, стащил сапоги, выкрутил онучи и снова намотал на ноги. Надел сапоги. Хорек посмотрел на него и тоже переобулся.
– Я, Дылда, Дед и господин меняла берем Рыбью Морду. Остальные – Щербатого, – приказал Рык, после того как все ватажники разобрались со своей обувкой.
– А дорогу кто покажет? – спросил Враль.
– Господин меняла и покажет, – ответил Рык, подошел к горбуну, повернул его к себе лицом и потряс. – Слышишь?
Голова менялы качнулась и замерла. Он даже не попытался отстраниться – стоял, опустив руки и
