Потом вперед шагнул отец Варфоломей, отобрал у него шприц, выдавил воздух и, прицелившись, вонзил иглу в руку Михаила.
Вой не стих. Тело продолжало бесноваться, и его удерживать было необыкновенно трудно, словно Михаил обрел силу десятков людей, словно сила эта не вмещалась в его теле и рвалась наружу, рвалась, чтобы уничтожить все вокруг. Нечеловеческая сила. Дьявольская сила.
Отец Варфоломей перекрестился.
– Еще коли, – потребовала, задыхаясь, Ирина.
– Можно? – спросил Доктора священник.
– Не знаю.
– Можно еще колоть? Не умрет?
– Да не знаю я, – выкрикнул Доктор. – Я такое в первый раз вижу.
– Еще одну дозу можно? – отец Варфоломей тряхнул Доктора за плечи.
– М-можно. Только я не знаю… поможет или нет…
– Сам сделаешь укол? – спросил священник.
Болезненно вскрикнул кто-то из Крыс, державших Михаила, но ему на помощь бросился другой.
Отец Варфоломей ударил Доктора по лицу. Наотмашь. Потом еще раз. Тритий удар пришелся по носу, брызнула кровь.
– Укол давай, господа бога… – священник влепил еще одну пощечину.
– Да, да… – Доктор словно стряхнул с себя оцепенение. – Я сейчас. Сейчас… Быстро.
Быстро не получилось. И после второго укола Михаил не успокоился окончательно. Тело все еще билось в судорогах, Михаил хрипел, вырываясь, Крысы меняли друг друга, теряя силы, и только Кошкины не отпускали Михаила ни на секунду.
Только через три или четыре часа тело Михаила начало затихать. И это было не излечение, просто у него не оставалось сил. Мелкая ознобная дрожь сменила судороги, прекратился вой, и нельзя было понять – это стонет Михаил, или просто воспаленное криком горло с трудом пропускает воздух.
– Что это с ним? – спросил отец Варфоломей у Доктора.
– Не знаю. Такой приступ – первый раз. И мне кажется… – Доктор понизил голос. – Мне кажется, что он умирает. Человек не может такого выдержать.
Отец Варфоломей посмотрел туда, где все еще хрипел Михаил, увидел выражение отчаяния на лице Ирины и отвел взгляд.
– Нужно вызвать врача, – помолчав, сказал священник.
– Сюда? – саркастически усмехнулся Доктор.
В Нору не придет ни один врач. «Скорая помощь» сюда также не поедет. Никто не примет вызов сюда. Это Нора. Она есть, и ее нет. Здесь и людей нет, только Крысы. Это знали все. Это понимал каждый. И максимум, что могли в особо тяжких случаях сделать Крысы для своих, это вынести их на улицу и позвонить по телефону-автомату в «скорую». Иногда больных успевали спасти. Если нет, то их хотя бы хоронили. Пусть в общей могиле где-то на дальнем кладбище, но все-таки.
– Я пойду и вызову «скорую помощь», – сказал отец Варфоломей. – И ежели они не приедут…
– Ты их проклянешь! – буркнул Доктор.
Он злился на всех и, в первую очередь, на себя. Он испугался. Испугался настолько, что не смог выполнить того, что еще называл своим долгом. В ту секунду, когда Доктор собирался вонзить иглу в вену Михаилу, обожгла вдруг мысль, что права Ирина, что Михаил, улыбчивый и уверенный Михаил, действительно захвачен дьяволом, что тело его наполнено жуткой нечеловеческой силой, способной только уничтожать. И словно парализовала Доктора эта мысль. Словно обратила в соляной столб.
Но самым страшным было то, что Михаил и после второго укола не уснул. Глаза были открыты, губы шевелились, словно Михаил что-то тихонько шептал, словно уговаривал Михаил кого-то, из последних сил просил о… О пощаде? О милости?
Доктор отошел в сторону, чтобы, не дай бог, не услышать, к кому именно обращается Михаил, будто это могло и самого Доктора подтолкнуть к краю. И первый раз в своей неустроенной жизни Доктор пожалел, что не верит в бога и что не умеет, не имеет права креститься.
– Приедут, – сам себе пообещал отец Варфоломей.
Никто не возразил. И никто не поддержал. Все молчали, даже Тотошка молча тер ушибленные Михаилом места. Темнота уверенно выползала из-за кустов и деревьев, оставляя клочки своей плоти на ветках.
С легким шелестом сползала темнота по склонам оврага, и с плеском устремлялась в широко открытые глаза Крыс. Людей, которых называли Крысами. Людей, только вчера вспомнивших, что они люди. Темнота на миг ослепляла их глаза, а потом ледяной испариной опускалась на сердца и души. И даже Доктор, ни разу так и не обнаруживший при операции вместилища души, чувствовал, как его душа пытается сжаться, спрятаться где-то в закоулках разом ослабшего тела.
Михаил умирал. Это понимали все, и это значило, что умирала и их надежда на будущее, их надежда на счастье, или даже не на счастье, а на что-то такое, что поможет им оставаться людьми.
Осознав это, люди, которых долгие годы называли Крысами, замерли, поняв всю громадность потери. И всю ее необратимость.
Кто-то из женщин заплакал. Теперь вокруг Михаила собрались все обитатели Норы.
– Я вызову «скорую», – еще раз повторил отец Варфоломей, понимая, что даже если врачи приедут, то помочь Михаилу они не смогут.
