— Вы видели, куда он побежал?
Нильс не ответил и твердой рукой втолкнул священника в кабинет.
— Заприте дверь и позвоните вот по этому номеру, — сказал Нильс, протягивая ему бумажку с телефоном. — Скажите «полицейский в опасности». Вы поняли?
Розенберг не отвечал и выглядел почти разочарованным — может быть, потому, что встреча, к которой он готовился всю жизнь, в этот раз так и не состоялась. Нильс встряхнул его:
— Эй, вы слышите? «Полицейский в опасности». Тогда прибудет подкрепление.
— Да. Хорошо.
Нильс исчез.
Его противник мог скрыться только в одном направлении, и Нильс пустился бежать в ту сторону, за угол. При виде приоткрытой двери Нильс затормозил и постоял какое-то время, прислушиваясь. Ни звука. Он поднял пистолет и вошел в комнату. Ничего примечательного — только псалтыри, журналы и старый запыленный компьютер.
Обратно в коридор и снова вперед, затем вверх по лестнице. Узкие коридоры, бесконечные двери, новые лестницы. Что, черт побери, может храниться за всеми этими дверями? Послышался легкий стук — это Розенберг? Или…
Нильс сделал глубокий вдох. Противник исчез. Сдался, убежал и наверняка пробирается сейчас через город… В ту же секунду Нильс инстинктивно прикрыл рукой лицо. Нож разрезал его куртку и на мгновение застрял в ее крепкой коже. Нильс бросился на пол. Его пистолет куда-то исчез. Мужчина сразу же прыгнул на полицейского и почти оглушил тяжелым ударом в челюсть. Нильс с глухим стуком повалился на спину, чувствуя, как хрустнули зубы, и ощущая привкус крови. Попытался понять, задел ли его нож. Мужчина прижал одну его руку коленом. Нильс помахал в воздухе свободной рукой, ощутил, что в нее попали клок волос и ухо, и с силой потянул добычу вниз. Мужчина закричал и на мгновение сбился с дыхания. Нильс снова ударил, на этот раз целясь в голову, и попал куда-то в рот — его забрызгало кровью из разбитой губы. Противник с криком накинулся на него, но крик был его ошибкой, пустой тратой сил. Довольно ловко поднявшись на ноги, Нильс схватил чужое запястье и выкрутил его в попытке сломать. Противник принялся лягаться и во второй раз попал, Нильсу пришлось его отпустить. Они стояли друг напротив друга, лихорадочно дыша. Кровь заливала Нильсу глаза, так что он практически ничего не видел, поднимая пистолет. Мужчина продолжал молча и выжидательно смотреть на него.
Нильс собирался крикнуть, но изо рта вырвался только шепот:
—
Противник покачал головой. Они стояли, не сводя глаз друг с друга, и Нильс наконец-то его узнал: Абдул Хади, тот самый йеменский террорист, которому удалось проникнуть в страну. И вот теперь он стоит перед Нильсом. Отчаянный взгляд маньяка. Может быть, именно узнавание дало Нильсу сил закричать:
—
Никакой реакции. Нильс знал, что теперь он должен выстрелить. Он вскинул пистолет и прицелился.
— Я прошу тебя. Брось нож.
Абдул Хади снова крикнул, кидаясь на Нильса, но тот так и не выстрелил. Вместо этого он полетел на бок и почувствовал острие ножа у горла. Хади удивленно переводил взгляд с него на пистолет, и Нильс прекрасно понимал, о чем он сейчас думает: неужели полицейский боится выстрелить? Или пистолет не заряжен? Как бы там ни было, Хади ощутил новый прилив сил и склонился вперед, наваливаясь всем своим весом на нож. Их лица были совсем рядом. Успев в самое последнее мгновение не дать ножу вспороть его горло, Нильс сильно ударил йеменца головой в лицо. На него закапала свежая кровь из разбитой переносицы Хади. Нильс отчаянным рывком выкрутился из его хватки и немного изменил положение. Продолжая лежать на спине и обретя теперь более выгодную позицию для удара, он изо всех сил обеими ногами врезал Хади то ли в диафрагму, то ли в пах, так что тот согнулся пополам. Нильс тут же вскочил на ноги, но пистолет скользнул от него по полу прочь. Нильс снова дважды ударил Хади ногами, один из ударов пришелся по лицу. Пока Хади стонал на полу, Нильс попытался вытащить наручники. Он когда-то проходил курсы и карате, и джиу-джитсу, но все это позабылось. Розенберг позвонил несколько минут назад, «полицейский в опасности» — главный приоритет для полиции. Они должны были уже приехать. Хади попробовал подползти к пистолету, но Нильс опередил его, поднял пистолет с пола, обернулся и… увидел, что Хади исчез.
Нильс пустился в погоню. Вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Снова лестница. Хади стоял у входной двери и возился с замком. Нильс почти нагнал его, и они практически одновременно выбежали на улицу. Рядом с церковью было расставлено несколько столиков из ближайшего кафе. Когда же, черт побери, подоспеет помощь? — успел подумать Нильс, прежде чем врезаться в рекламный плакат, который едва не сбил его с ног. Они выбежали на главную пешеходную улицу. Здесь были толпы людей, но Хади был единственным, кто бежал.
40
Люди, думала Ханна, осторожно вырезая из карты океаны, так что континенты оставались лежать друг рядом с другом на столе. Миф о тридцати шести праведниках — это миф о людях, не о воде.
Она отложила Мировой океан в сторону и сосредоточилась на континентах, походивших на пазл. От одной мысли об этом ее дыхание утяжелилось — она вспомнила о Йоханнесе. О том, как они с Густавом впервые поняли, что их сын — вундеркинд. Он собрал рассчитанный на взрослых пазл меньше чем за час. Семьсот частей, складывавшихся в изображение Эйфелевой башни. Ему было четыре года. Поначалу они были восхищены, но очень скоро его одаренность превратилась в проблему. Он грустил и постоянно искал новых задач, которые не всегда находились. Ханна старалась поддержать его, вела себя строго противоположно тому, что делали в свое время ее собственные родители. Они пытались превратить ее в нормальную девочку. Они говорили, что ей не стоит делать домашние задания так быстро, что лучше удерживаться на том же уровне, что и остальные. Они ничего этим не добились: ее отчуждение от окружающего мира росло с каждым днем и только усиливалось от осознания того, что родители в каком-то смысле ее стыдятся. Они так мечтали, чтобы она была такой же, как другие дети. Нормальной.
Когда в семнадцать лет Ханну приняли в Институт Нильса Бора, она почувствовала, что обрела дом. Она до сих пор помнила чувство, с которым впервые вошла в эту дверь: здесь она своя. Поэтому Ханна сделала все, чтобы Йоханнес не чувствовал себя брошенным или ненормальным, чтобы его одаренность не изолировала его от окружающего мира. Однако Йоханнес не был нормальным. Он был болен, и с каждым днем болезнь прогрессировала.
Ханна закурила — хотя теперь это здесь запрещено. Если бы сам Нильс Бор спустился сейчас с Олимпа, ему бы тоже не дали закурить его трубку. Но запреты ничего не значили — единственное, что имело сейчас значение, это лежащий перед ней пазл из континентов. — Маленький мой Йоханнес, — сказала она вслух, — здесь дело в людях.
Всю ее жизнь дело было в числах, расчетах, свете из космоса, однако на этот раз дело было в людях — людях, которые стали частью закономерности, а не обычного хаоса, людях, которые были частью плана. Именно это ее и привлекло.
Она поправила на столе вырезанные континенты. Человек. Жизнь. Возникновение жизни. Время, когда были созданы континенты.
41
