посвятил тому, чтобы стать единственным мозговым центром города. Он не возражал против того, чтобы люди помельче становились нервными узлами его города, он чаще всего не мешал им конкурировать друг с другом, самим решать свои мелкие проблемы, но принимать масштабные решения имел право только Хозяин.
Администраторы и политики приходили и уходили, между ними вспыхивала борьба, некоторые из них даже искренне считали, что могут действительно что-то решать, но потом, натолкнувшись внезапно на жесткие рамки, понимали, что свобода их четко ограничена желаниями и намерениями Хозяина.
Не существовало в природе кодексов и законов Хозяина, сотни тысяч жителей города даже и представить себе не могли, что существует в городе Хозяин, а те, кто знали, предпочитали жить и действовать осторожно.
Они не знали, на что Хозяин посмотрит сквозь пальцы, а за что последует немедленная кара. И никто не пытался даже понять логику принятия решений Хозяином.
Утром в информационный поток поступил новый сигнал. Он был совсем крохотным в масштабах города и слагался из невнятных слухов обывателей, маловразумительных показаний свидетелей, выхолощенных фраз оперативных сводок и двух трех телефонных звонков.
Кто-то убил четырех человек и забрал суточную выручку ночного клуба. Перепуганный управляющий клубом позвонил, как он думал, Хозяину, человек на другом конце телефонного провода выслушал сбивчивый рассказ о стрельбе, положил трубку, а сам отправил на место своего человека разобраться и заодно перезвонил кое-кому из официальных лиц.
До Хозяина сигнал не дошел. Слишком мелкое событие. Так бы Хозяин и не узнал о досадном инциденте, если бы вдогонку первому сигналу не прошел второй, куда более тревожный. И куда более насыщенный.
Пуля достала депутата Борщагова на глазах у десятка авторитетных людей и перед объективами видеокамер минимум пяти телекомпаний. Кроме этого, Борщагов входил в круг людей, судьбой которых Хозяин занимался лично, поэтому уже через несколько минут информация о происшествии на открытии Центра досуга попала к Хозяину. Одновременно с ней, общим пакетом пошла и информация о ночном клубе.
Реакции не последовало. Вернее, она была, но это была обычная реакция, почти рефлекторная. Да, Хозяин принял к сведению происшествие, да, на расследование всего происшедшего были официально и неофициально направлены максимальные усилия, но чрезвычайные меры приняты не были.
Хозяин великолепно знал, что слишком резкая реакция может вывести систему из равновесия, происшедшее могло быть направлено на него, оно могло вообще быть провокацией с целью раскачать структуру, а потом внезапным ударом свалить Хозяина.
Город подобрался, мышцы его немного напряглись, и в людские потоки было выброшено немного адреналина. Чуть-чуть, самую малость. До тех, кто умел слушать, в мерном гудении города мелькнула тревожная нотка.
Пустяк, ерунда, большинство даже не особенно обратили на нее внимания. Но были и такие, кто, отбросив промежуточные звенья, проследили направление удара, и которым померещилось, что направление это указывало, нет, не в Хозяина, это было бы слишком смелым предположением. Линия терялась в тени Хозяина, в той зоне, которая уже несколько лет была территорией неприкосновенной. Это настораживало.
А некоторым, чье положение делало их заметным в глазах Хозяина, показалось, что настал момент продемонстрировать свою лояльность Хозяину. На всякий случай.
Наблюдатель
Хорошее здание выбрали для коммерческого банка. Тихая улица, отдельно стоящий трехэтажный особнячок, подходы ярко освещены, на углах видеокамеры, автостоянка перед входом тщательно огорожена металлической сеткой.
На подходе Гаврилин притормозил и окинул взглядом сооружение, сверяя увиденное с остатками знаний, полученных на занятиях по тактике.
Пять баллов. Толковый специалист занимался размещением и оборудованием. И самое главное, удалось совместить функциональность и эстетику.
Мало кому придет в голову, что тщательно подстриженные лужайки, помимо английского ухоженного вида, не дают возможности никому незаметно подойти к зданию. И кстати о лужайках, ярко зеленая трава в середине ноября вызывает уважение в смеси с подозрением. А что, травка искусственная.
Переходя дорогу, Гаврилин посмотрел по сторонам и одобрительно кивнул. Отлично, и справа, и слева дорога резко поворачивает, никто не сможет на большой скорости проскочить мимо банка, или на большой скорости к нему подъехать. Для желающих поупражняться в искусстве резких поворотов установлены массивные бетонные тумбы, выполняющие, ясное дело, чисто декоративные функции.
Вот ведь как интересно. Обычно Гаврилин старательно не обращает внимания на подобные мелочи. А тут вот начальство вызвало, и чем ближе Гаврилин подходил к месту, тем больше в нем просыпалось рефлексов, а из глубины мозга всплывали знания, о которых Гаврилин и думать то забыл. Как перед экзаменом.
Окна первого этажа забраны массивными решетками, очень красивыми и, несомненно, очень крепкими. Стекла матовые, с узорами, тоже для красоты. Даже тени изнутри не мелькали.
Видеокамера на штативе возле высокой, окованной металлом двери, еле слышно зажужжала, провожая Гаврилина застывшим глазом. Холодно ей, бедной, подумал Гаврилин.
И мне холодно. Тем неприятным холодком, который рождается в самой глубине души перед кабинетом стоматолога. Или перед тем, как предстоит сигануть с пятиметровой вышки в прозрачную воду бассейна. Мандраж. Самый банальный мандраж.
На всякий случай Гаврилин просто потянул за дверную ручку. С тем же самым успехом он мог пытаться подвинуть и само здание. Как и следовало ожидать, подумал Гаврилин и нажал кнопку, расположенную на двери возле динамика.
– Да, – мгновенно отозвался динамик.
– Мне нужно к Артему Олеговичу, – чуть наклонившись, сказал Гаврилин.
