Жена потрясенно промолчала, а теща очень громко сообщила ей, не обращая внимания на то, что это вступает в прямое противоречие с первым замечанием, что муж хочет оставить свою спутницу жизни вдовой. Козел эдакий.
Упоминание рогов в купе с тоном, которым это было сказано, переполнило чашу терпения зятя и он, чтобы доказать себе и окружающим свое мужество, смело отправился, несмотря на причитания жены, на улицу, нашел работающий телефон и, набрав две цифры, полушепотом сообщил дежурному о стрельбе. Благоразумно не сообщив своего имени, прохожий убыл домой, исчерпав запасы своего гражданского мужества на много лет вперед.
Дежурный, получив информацию, сообщил о ней ближайшей патрульной машине. Сержанты в патрульной машине переглянулись, и машина поехала немного медленнее. Так, на всякий случай. На этот же случай, прибыв на место возможного преступления, патрульные мигалку на машине не выключили, минут пять постояли возле машины, освещаемые всполохами синего огня, потом, не торопясь, двинулись в глубину сада, присвечивая себе фонариками и громко матеря погоду и грязь.
И еще через две минуты дежурный получил подтверждение серьезности вызова и направил на место происшествия дополнительные силы.
Потом было принято решение не прикасаться ни к чему до того, пока не рассветет. Так что к моменту появления Гаврилина во дворе, спектакль только приближался к своей кульминации.
Зрителей пытались держать на расстоянии, на балконе пятого этажа расположился счастливчик с биноклем, который громко комментировал все происходящее в саду. И в комментариях его не чувствовалось ни жалости к убитым, ни любви к милиции.
Гаврилин прошел мимо толпы зевак почти до самого подъезда, когда кто-то из стоящих в первом ряду вдруг признал в одном из убитых, тело которого лежало в грязи, словно скрученная половая тряпка, Дрюню, сына Семеновой с восьмого этажа.
Все затаили дыхание в предвкушении грядущей сцены, кто-то отправился на восьмой этаж и сообщил Семеновой, что с Дрюней что-то случилось. И через минуту двор огласился женским криком.
Наблюдатель
Господи! Которое утро подряд крик. Гаврилин подавил в себе желание зажать уши. На кого он ее покинул, как же теперь она будет жить без него, Андрюшеньки, сыночка и кровинушки?
Соседку пытались удержать, но она упала на колени возле тела сына прямо в грязь и кричала, то прижимаясь лицом к его груди, то запрокидывая голову. Выбегая из дома, она только набросила на старенький халат пальто и накрыла голову платком.
Теперь платок упал в грязь, открыв давно крашеные, не расчесанные после сна волосы.
– Доигрался, – удовлетворенно сказала старушка, стоявшая спиной к Гаврилину, толкнув подругу локтем.
– Доигрался, доигрался, – торопливо подтвердила подруга, вытянув шею и стараясь не пропустить ни секунды из представления.
Классная эпитафия, подумал Гаврилин. Доигрался. Бронзой по граниту. В назидание потомкам. Доигрался.
Гагарин долетался, Пушкин дописался, а Дрюня…
А Гаврилину когда-нибудь напишут – донаблюдался.
Такова жизнь: либо се ля вы, либо се ля вас. И никак иначе. Гаврилин поежился. Сырость и холод особенно плохо переносятся после бессонной ночи. Кстати, не исключено, что не последней. И не исключено, что последней. Грустный такой каламбур получается. Он не мог выспаться, пока его не убили. Ха-ха, два раза.
Гаврилин подошел к подъезду, поднялся на крыльцо, и тут его словно резануло. По спине, крест на крест. И словно что-то уперлось в затылок. Такое с ним уже бывало. Такое ощущение ему очень хорошо знакомо. Это ему еще во время учебы объясняли, что иногда удается обнаруживать слежку за собой именно таким, почти мистическим способом, научного и рационального объяснения не имеющим.
И еще инструктора говорили, что, почувствовав на себе чужой взгляд, ни в коем случае не нужно крутить головой в попытках обнаружить того, кто буравит тебе затылок взглядом. Гаврилин притормозил перед входной дверью, тщательно вытер ноги о решетку на крыльце.
И кто же это может интересоваться скромной персоной начинающего предпринимателя? Гаврилин, не торопясь, повернулся к толпе перед подъездом.
Н-да, народу набралось более чем достаточно. И то верно, не каждый день покойников прямо перед окнами находят. И как поучительно получилось!
Был себе дворовой хулиган, проницательные бабки говорили друг другу и всем желающим, что не доведут этого самого хулигана его хулиганства до добра. И вот, пожалуйста.
А какого, собственно, черта? Почему это я должен осматриваться из-под тишка? Не дождетесь! Где ты тут, неизвестный наблюдатель, пытающийся наблюдать за наблюдателем? Где ты спрятался?
Гаврилин словно тралом медленно провел взглядом по зевакам и работникам органов. Потом еще раз, тщательно ощупывая глазами каждого. Никто из них вроде бы не выказывает особого внимания господину Гаврилину. Все заняты, все увлечены. Ладненько. Хрен с вами.
Пора идти домой, привести себя в порядок и даже, может быть, позавтракать. После душа. И еще можно… И еще нужно позвонить господину Михаилу Хорунжему, дабы он приехал и внимательно осмотрел двор. На всякий случай.
На всякий случай. Осторожность – прежде всего. Гаврилин взялся за ручку входной двери. Случаи всякие бывают. Счастливые и несчастные. Самые – самые разные. Вот так заходит человек в свой подъезд, а навстречу ему пуля. Очень эффективно получается. Или ломиком по голове – тоже живописно. Мозги по стенам и улыбка до самого затылка.
Осторожность. Гаврилин понимал, что, вцепившийся в дверную ручку с озабоченным выражением лица, он выглядит, мягко говоря, не слишком интеллектуально. Ну, не может он открыть дверь и войти в подъезд. Вот хоть тресни – не может. Тем более что в затылок снова уперся взгляд. Дай бог, чтобы не через
