– По-моему, был.
– Тогда – «ой». Пошли отведем тебя домой, а потом я тут пошукаю.
– Пошукай, пошукай, – согласился Гаврилин.
В подъезде засады не было. В лифте и в квартире – тоже. Гаврилин поймал на себе ироничный взгляд Хорунжего и отправился в ванную.
– Дверь за мной закрой! – крикнул ему вдогонку Хорунжий.
– Захлопни, – через плечо бросил Гаврилин и стал раздеваться.
Вот пусть кто-нибудь попытается сохранить к себе уважение в подобных условиях. Вот пусть попробует. Когда вдруг наваливается все сразу – тупое начальство, непредсказуемый Палач, нереальные задания и мания преследования. И еще холод и сырость.
Хочу морозец. И снег. И лыжи. Лыжи, правда, хочу гораздо меньше, чем просто морозец и снежок. Еще можно иней, солнце, мангальчик и шашлычок. И все это под водочку. Только не нужно закатывать глаза. Мы не полные идиоты, знаем, что шашлычок нужно есть под вино, но это вы сами на морозе пейте вино. Водочку.
Гаврилин с сожалением вылез из-под душа. А он все-таки молодец. Хоть и параноик. После такого количества выпитого за ночь, он может рассуждать о водочке без тошноты. Орел.
Сейчас вытереться, одеться и позавтракать. Готовить ничего не хочется, ограничимся ветчиной и овощами. И сыром. Он ведь позавчера купил совершенно обалденный сыр. Надо еще не забыть приготовить бутерброды для злого Хорунжего.
Самой лучшей приправой к хорошей еде является приятная беседа. А самой хреновой – плохие мысли. Поскольку приятно побеседовать было не с кем, пришлось отбиваться от плохих мыслей.
Уж полдень близится. А с ним и запланированный неприятный разговор с Артемом Олеговичем. И ничего здесь не поделаешь – сам напросился. Ну почему ему не поступить просто, не написать рапорт, внятно изложить свои резоны и отдать все это боссу. И все. И спи-отдыхай. Только отговорить Нину и Лину от празднования рождества в Центре досуга. Пригласить их к себе. Или поехать к ним. И пусть Палач хоть всех на свете перестреляет. Пусть сам погибнет.
А там будь что будет. Зачем ему… А действительно – зачем? Что его толкает на обострение отношений с начальством в тот момент, когда есть очень большая степень вероятности, что после ликвидации Палача придут и к нему с той же утилитарной целью?
В дверь позвонили. Гаврилин механически взглянул на часы. Однако! Прошел уже почти час с тех пор, как Хорунжий отправился погулять и посмотреть. Сейчас, наверное, придет совершенно мокрый, замерзший и злой.
Глянув предварительно в глазок, Гаврилин открыл дверь и впустил Хорунжего.
– Чай или кофе?
Хорунжий молча разделся, снял ботинки и отправился в ванную мыть руки.
– Так чай или кофе? – переспросил Гаврилин.
– Кофе. Крепкий. Без сахара. Очень горячий.
– Из тазика, – сказал Гаврилин.
– Из очень большой чашки, – невозмутимо закончил Хорунжий и сел на табуретку возле кухонного стола.
– Еда на столе, кофе я сейчас налью, – Гаврилин не то, чтобы засуетился, просто… Чем позже Хорунжий выскажет свое мнение о его умственных способностях, тем лучше.
Правда, Хорунжий и сам не очень рвался начинать разборку. Он побарабанил пальцами по столу, отрезал себе ветчины, разрезал свежий огурец вдоль, посолил, потом потер половинки друг о друга.
– Ночью с бабой был? – спросил Хорунжий и откусил от огурца.
– С двумя.
– Серьезно?
– Зовут Нина и Лина. А что?
– Ничего, тебе же хуже.
– Это почему же? Все было нормально.
– В том смысле, что тебе придется делать два подарка вместо одного.
– Подарка? – Гаврилин поставил перед Хорунжим дымящуюся чашку и сел напротив.
– Ну, ты же человек благодарный?
– Это уже вопрос почти интимный, и со своими женщинами я как-нибудь сам разберусь.
– Тогда передашь им шоколадку от меня. Две шоколадки.
– Это еще почему?
– А потому, что я человек благодарный. Если кто-то выполняет мою работу – я ему компенсирую затраты.
– Ты меня, Миша, конечно, прости, но то, что делали этой ночью девушки, в твои обязанности не войдет никогда. Во всяком случае, по отношению ко мне.
– Уже.
