еще не мог решиться общаться с Вэлом по-прежнему, на равных… Он встал, прислонился к колонне. Скрестил руки на груди. Овер прищурилась, окинула Императора знакомым, межпланетным взглядом преподавателей.
— Заслуги человека — это его действия, а не переживания. Но попробуй-ка заикнись, не оцени этакое добропорядочное мученичество… Как минимум, попадешь в разряд антигуманистов.
— О Император! — Овер, сама не заметив, прибегла к ходовому галактическому возгласу. Она мгновенно раскраснелась, вскочила, топнула ногой: — Молодежь, рацио, суд богов! Раз не можешь свернуть горы, значит, уже не человек? Между прочим, для тебя, в твоем положении, это очень важный пункт мировоззрения. Ты, к сожалению, имеешь все возможности наворотить горы невесть чего.
Вэл отмалчивался. Ему никак не удавалось полностью войти в свое прошлое потустороннее, жутковатое дыхание Талисмана не слабело ни на секунду. И откуда теперь берутся его, Вэла, мысли? Может, часть их наворожена темной Бездной?..
Он слишком ушел в себя. И не увидел, как Овер, до белизны сжав губы, смотрит в его изменившееся холодное лицо… С каким трудом она прячет проступивший в ее глазах страх. Для женщины разговор внезапно стал жутким, предельно опасным. И новая фраза для нее стала настоящим подвигом.
— Ладно, на чем мы остановились? Имей в виду, что…
Генератор был спущен на планету тысячи лет назад — и до сих пор исправно работал. Его врастили в дно самой глубокой океанской впадины — и вытесненная им вода почти совсем затопила единственный, пологий материк этого мира, оставив от суши только несколько цепей островов. Так как установка генератора была произведена очень грубо, сместились ось и полюса планеты, а ее орбита изменилась, приблизилась к желтому, неяркому солнцу — и его усилившиеся лучи выжгли жалкий остаток растений и животных, выживших после потопа.
С тех пор инфернальный параллелепипед спокойно и невинно высился посередине вязко-розового моря мира, чья эволюция была отброшена назад на неисчислимое количество веков. Грязно-белые грани из металлопластика спокойно выдерживали ярость прибоя, задерживали собой океанские приливы и тормозили вращение планеты. Из-за этого на ней стояли все удлиняющиеся, иссушающие дни и нескончаемые теплые ночи, во время которых с небес рушились непрекращающиеся ливни. Рыхлые комки водорослей, розоватых, как сама вода, не могли прикрепиться к параллелепипеду, и волны расплющивали их о почти вечную, химически нейтральную поверхность.
Основание Генератора нарушало его идеально геометрические формы — оно полностью соответствовало рельефу дна. Там, где металлопластик был сплавлен со скалами, начиналась сеть ходов, выжженных в камнях и уводящих все глубже, глубже. Там жили офицеры — десять мужчин и десять женщин. Они старели, умирали, и им на смену немедленно присылались новые, молодые. Создавались новые семьи бездетные, как и положено по инструкции.
Здесь случались и супружеские измены, и драки — все это не могли предотвратить никакие психологические разгрузки, никакая идеальная психологическая совместимость. Временами в ходе таких конфликтов люди забывали о чести офицера Империи — и тогда шли под трибунал. Их судили не люди, а машины. Ведь приговор в таких случаях был стандартен и заранее известен — расстрел. После таких происшествий персонал базы пополнялся досрочно.
С этой планеты только два пути — или в честную, или в позорную могилу.
В подземных галереях сияло иллюзорное, всегда ясное небо. Глядя в его прозрачную, зеленоватую высь, не верилось, что до нее можно дотянуться рукой надо лишь хорошо подпрыгнуть. Но офицеры этого не делали — они спокойно ходили по своим скальным тоннелям, которые казались полосками мягких, узких пляжей или тропинками в роскошных, ароматных садах. Почти что реальные тонкие росистые листья шелестели над головами, превращая тропинку-коридор в уютный тоннель. Но рука проходила сквозь всю эту напоенную солнцем зелень… Компьютер станции мог затребовать любой незасекреченный материал из Всеимперского информационного банка — и через секунды люди видели на своих личных экранах желаемые фильмы, книги, слушали музыку… Нуль-плащей здесь, как и на любом секретном объекте, не было и в помине.
Техника базы ни разу не обновлялась за все тысячелетия существования Генератора. На эту сверхсекретную базу не завозилась даже новая мебель офицеры пользовались креслами и кроватями, сделанными еще до появления египетских пирамид.
Но никто не замечал окружающей его древности. Океаны времени проплывали мимо, не принося этому месту ни дряхлости, ни обновления. Не менялись даже голографические пейзажи: бытовая аппаратура была так же стара, как все остальное, а во времена ее создания еще не умели совмещать качество и возможность изменения призрачных интерьеров…
Сюда никогда не пускали посторонних. Об этой базе предпочитали не вспоминать — и отсутствие модернизаций было одним из выражений этой крайней, клинической нелюбви. Планеты и тем более Генератора словно бы не было, вообще не было…
В этот искусственный день, не совпадавший с днем на поверхности, под параллелепипедом шла обычная жизнь. Звенел смех в небольшом бассейне, и казалось, что невесомая, чуть золотистая вода колышется именно от него. Один из офицеров, удобно устроившийся в лаборатории, склонился над пультом компьютерно-манипуляционной системы. Та, следуя программе, не спеша «вязала» огромную, кажущуюся бесконечной нить ДНК. Офицеру хотелось создать настоящее живое существо, запрограммировать этого зверька так, чтобы тот никогда не выбегал из жилой зоны (то есть не особенно грубо нарушал Внутренний распорядок базы). Новоявленный генный инженер не знал, что в прошлых поколениях у него были такие же умные предшественники, зверьков которых исправно уничтожали роботы — техника-то была полностью верна правилам… В саду, под настоящими, живыми растениями дремало несколько человек. Спящие словно парили над землей — голой землей, без травы или мха. Ветви, похожие на зелено-голубоватый поролон, качались под искусственным ветром, касались рук, лиц… Деревья были невысоки и изогнуты — слишком мало почвы насыпано на оплавленный камень. И все равно растения словно бы ласкали людей — но те не замечали этого в своих искусственных снах. Кто-то из них на время превратился в генерала, доблестно спасающего Империю от иногалактических агрессоров; кто-то, напротив, вел тихую семейную жизнь среди любящих детей и внуков… Нет, эти грезы не значили того, что офицеры станции были недовольны своей судьбой — их приучили гордиться ею. Разнообразие, просто внесение разнообразия, нужного для здоровья психики…
Дежурный по объекту, исправно скучавший около Центрального пульта, внезапно перестал насвистывать, чуть не протер глаза. На древнем, но безупречно работающем экране Экстренного Оповещения билась огромная, пульсирующая надпись: «Личному составу. Немедленно покинуть планету. Приказ Императора!»
Человек потряс головой, растерянно огляделся. Рефлексы повиновения требовали рвануться в космический ангар, сорвать пломбы с допотопных, массивных катеров… Но другой, тоже вполне конкретный приказ, полученный перед отправкой на объект, запрещал выполнять любые распоряжения об отлете…
Офицер был дезориентирован. Вместо него действовали машины: орали сирены, компьютер кричал резким, повелительным голосом. Люди, не переодеваясь и не приводя себя в порядок, сбегались на Центральный пульт. Никаких разговоров, обсуждений на бегу. Раз введено особое положение — все стали друг для друга лишь командирами и подчиненными.
Весь личный состав выстроился перед экранами. Глаза сухо поблескивали. Дежурный кратко доложил о случившемся.
Молчание. Каждый старательно скрывал нервное возбуждение и желание бежать в ангар — бежать, не только выполняя приказ Императора, но и вырываясь из этой непереносимой обстановки раздвоенности.
Командир успел открыть рот и сказать:
— Я приказываю покинуть…
Двадцать фигур деревянно, неуклюже прошли к ячейками с оружием. Двадцать рук одновременно взяли табельные анниги. Лица сведены застывшими, недоконченными гримасами страха — следами, что зомби когда-то были людьми и успели почувствовать, как угасают их сознания. Сейчас в их мозгах уже не осталось того, что управляло мимикой.
Анниги синхронно — словно все руки управлялись одновременно, из одного центра — поднялись к
