плывёмв Итаку.Наказанный Уайльднам не являлся,не нахлынула свобода,и волнойна берег мой не выбросило утлыйчелнок — его растерянный прибойубил, как жертву кораблекрушения.Ты мой,где б ни скитался, сколько б ни молчал,ни делал больно, больно, делал больно,ни всхлипывал во сне. И по ночаммы порознь да не вымолим друг другау бога Адриатики и ветраневольно,не забудем позабытьзабыть о том, что с юга не летаютистёртые до поцелуя письма,явсё напишу и так, и до, и вместо,и после, в темноте, от слёз солёной,развенчанная новая невеста.* * *Желание тебя обнятьпереплетается с желаньемуснуть, желаньем отменятьсегодня утром все дела. Яего так жадно обниму,так смело побегу навстречу,что совершенно не замечу,как снюсь ему.* * *Возьмёт меня за ручку, и пойдёмв кино, и есть мороженое, питьконьяк, и слушать то, что зазвучитв машине той, которая помчитдомой.Сегодня я не видела его,и мысль о нём сверкала, как вода,безмолвно отражающая светогней вечерних, льющихся воследза ней.И вот ночное время истекло,растаяло мороженое, выпитконьяк — он пьяный, пьяная она,она, пожалуй, более пьяна,чем он.* * *
Н. К., К. В.
Сообщества, в которых я состою, —смутившиеся сообщества.Что это?Объяснял мне Андрей Хлобыстинв день моего двадцатишестилетия.Мы едем в автобусе из Петергофа,в метро до центра:— Её лицо холодное и злое,ногти синеватые, как у негров.Я пытаюсь расслышать, покуда несётся поезд.Какое-то время молчит.— Однажды я ехал в метро, покурив грибов,тьфу ты, понюхав, — короче, понятно — этакем-то приведённая и рассаженнаятолпа метроидиотовувиделась мне как картина Босха:мальчик с плеером щёлкал зубами,раскачиваясь и лая,бабка с кошёлкой — оборотень в очках —обросла чешуёй и шерстью.Окостенев, еле выбрался на Гостинку.У тебя же такое было?— Да, — вру Хлобыстину я, напрягая связки, —было! Кошмар! Я тебя понимаю!— Видишь,и она для меня такая, такое чудо —вище, в непрерывном трипе не угасаетжелание так обнять её, чтобы слезламерзкая чешуя.