1. ОНИ УЖЕ ЕДУТ…
На улице кто — то свистнул.
Он подскочил к окну. Но стекло было как черное зеркало: оно отражало лишь темный силуэт его головы и косую линию плеч, частично скрытых стоящей на окне бегонией. Он был похож на дикаря, подстерегающего добычу в кустах.
Свист раздался вновь.
Он слушал с минуту, не шевелясь. Где — то близко хлопнула дверь, по песку во дворе послышались шаги, кто — то засмеялся и сказал какое — то короткое слово. Потом с соседнего двора на улицу двинулись два дрожащих огонька. Он стоял, все так же тесно прильнув к окну, но успел разглядеть лишь мелькание неясных фигур, затем стекло от его влажного дыхания затуманилось и силуэт головы исчез. Он вытянул указательный палец наподобие карандаша и написал на увлажненном стекле имя, свое собственное, — Я?нне.
— Это тебе свистят?
Янне оглянулся. Под лампой стояла мать в своем цветастом утреннем халате. В руке она держала масленку.
— Нет, это Ни?ссе свистел Сти?гу. Они уже едут.
Мать взглянула на часы.
— Так рано?
— Они едут на велосипедах как на ралли[1] и собираются возле школы.
— Ах, так…
Стол был накрыт, только кофейник еще шумел на плите. Янне сделал себе бутерброд толщиной с палец и положил на него ноздреватый кусок сыра. Откусив от него два — три раза, он поднялся.
— Мне тоже пора идти.
— Куда так рано? Ты еще успеешь хорошенько поесть.
— Если б у меня был велосипед, тогда бы успел.
— Да поешь же. Чайник с чаем перед тобой.
— Вот если б ты дала мне кофе…
— Нет.
— Сама — то пьешь.
— Тебе вредно.
— А тебе?
— Иначе я не проснусь. Мне ведь никогда не приходится укладываться, как все нормальные люди. Вот и вчера я еще слышала, как часы пробили двенадцать.
Мать ходила на работу. Она шила на швейной фабрике куртки для женщин. Сегодня она работала в вечерней смене. Вечером Янне слышал сквозь сон, как мать пришла и зазвякала посудой на кухне. А потом они — мать и отец — долго шептались между собой. Но еще и после того, как отец задышал ровно, как дышат во сне, слегка похрапывая, мать ходила взад и вперед по комнате, взад и вперед. А когда шаги стихли, послышался шорох одежды и шарканье по ней щеткой.
Кофейник на плите пускал клубы пара. Мать поставила его на стол, на желтую подставку, и уселась напротив. Левой рукой она смела в кучку просыпавшийся на клеенку сахарный песок. Между ее большим и указательным пальцами краснела ссадина: очевидно, ее процарапала какая — то машина на фабрике.
— Скажи мне, — мать посмотрела на ссадину, — плохо тебе в школе?
С улицы послышался звонок велосипеда. Янне снова повернулся к окну, хотя и не глядя знал, что это проезжает Бенгт; только его звонок звенел так пронзительно.
— Вот и Бенгт уже едет.
— Это такой высокий, рыжий?
— Да. У него велосипед «Мо?нарк», зеленый. У Ниссе оранжевый.
Янне попытался прошмыгнуть мимо матери в переднюю, но она, теперь уже сердитым голосом, крикнула:
— Янне!
— Да?
— Ты не ответил мне.
— Ведь я же сказал, что да, Бенгт высокий и рыжий.
— Ты не ответил на вопрос о школе.
— Я опоздаю.
— У тебя есть еще десять минут.
Янне медленно поплелся назад к столу. Мать налила полную чашку чая и придвинула к нему хлебницу.
— Ну, говори же.
— Все в порядке.
— Это правда?
— Правда, правда…
Янне ощущал на своем лице взгляд матери. Взгляд этот как будто колол, вынуждал повернуть голову в сторону и смотреть на что угодно: на полку с пряностями, соковыжималку, банку с кофе, тряпку, чтобы брать сковороду.
— Подними глаза.
На посудном шкафу лежала красная покрывашка для чайника. Еще в Финляндии мать купила ее у одного черноволосого человека. Человек этот улыбался, кланялся матери и без конца твердил: «Прекрасная госпожа». Мать залилась краской, и, когда человек поклонился еще раз или два, она достала из ридикюля кошелек и купила покрывашку, хотя у них уже была одна — желтая, подарок бабушки на рождество. Янне поднял глаза и устремил взор на красную покрывашку.
— Нет, погляди на свет.
Мать подошла к нему вплотную и провела рукой по его щеке; пальцы ее чуть пахли фабрикой. Раньше мать распространяла вокруг себя запах булок и печева. Она и в других отношениях как — то отдалилась; казалось, она никогда не приходила с фабрики вся целиком.
— Температуры у тебя нет, но…
— Что «но»?
— Ты такой бледный.
За стеной послышался волочащийся звук. Вероятно, там переставляли кровать после ночного сна. С минуту они молча прислушивались. Когда звуки стихли, мать продолжала:
— Если тебе чего — нибудь недостает…
— Да, у меня нет велосипеда…
Янне внимательно глядел на мать, ловя выражение ее лица, но мать как будто вовсе не слышала его слов. Она лишь поднялась и сказала сама себе:
— Остались ли они еще…
Она порылась несколько мгновений в ящиках комода, стоявшего в комнате. Когда она вернулась, в руках у нее был маленький коричневый пузырек.
— Если будешь их принимать…
— Что это?
