Когда Янне набрал пять или шесть слов, он принялся расстанавливать их друг за дружкой. Но ничего путного не выходило: дети съели три тысячи тракторов…
Нет, фразы у него не складывались.
Янне снова взглянул на место Пертти. Оно пустовало. Но, может, Пертти уже идет, может, как раз в эту минуту он пробегает в ворота? А теперь он уже может быть у входной двери, теперь в вестибюле? Янне начал пристально смотреть на дверную ручку. Вот сейчас она повернется и Пертти войдет в класс…
Но ручка оставалась неподвижной.
А что, если Пертти стоит за дверью в коридоре и не решается войти? Он такой боязливый…
Или нет, теперь он вовсе не боязливый: у него есть лучевая трубка. Янне изменил позу. Парта вдруг стала тесней. И вообще ему стало как — то не по себе.
Что, если…
Самые разнообразные мысли пронеслись в голове у Янне.
Ему подумалось о том, что Пертти с лучевой трубкой мог отправиться в Финляндию, зайцем проскочив на пароход или на самолет.
Или вот что еще…
Второе предположение Янне не посмел додумать до конца, таким ужасным оно было. А парта сжалась еще больше, он не умещался на ней. Янне сел совершенно прямо, потом повернулся на сиденье боком, нащупал опору для локтей.
— Финский дьяволенок!
Янне повернулся полностью и с минуту смотрел в сузившиеся глаза Свена. Потом прошипел:
— Заткнись, морда!
Глаза у Свена разом стали большими. Так как Янне все глядел на него, Свен повернулся и посмотрел не то на Лену, не то на Юлле. Янне еще скорчил для верности гримасу и повернулся лицом к доске. На минуту ему стало легче: он дал отпор Свену. Он оценивающе глядел на Юлле, Ганса и Томаса. Они были страшнее всех. Но, вероятно, и их можно заставить замолчать, если огрызнуться. Уж огрызаться — то по — шведски он умел — они сами же его научили.
Когда — нибудь надо бы попробовать.
Тут взгляд Янне упал на бумагу. Карандаш опять начертил свое — лист был полон лучевых трубок.
С губ Янне сорвался приглушенный стон.
Он вдруг почувствовал, что лучевой купол необходим ему самому. Но ему было бы недостаточно такого купола, который защищал бы только от ударов и от камней. Нет, он хотел бы, чтоб его окружали такие плотные лучи, которые защищали бы его от собственных ощущений. А причиной этих ощущений часто были злобные слова и суровые взгляды. Вот от чего он искал защиты. Ему хотелось чувствовать себя так, как он когда — то чувствовал себя во дворе их дома в Финляндии. Там он всегда знал, что он свой, что он на своем месте и вроде бы даже кому — то нужен.
В Швеции было иначе.
Во дворе дома в Швеции он чувствовал себя, как в школе, или на дороге, или в любом другом месте. В Швеции у него не было своего двора. И у Пертти тоже не было. А если бы и был, то даже за оградой в десять метров высотой двор не стал бы для них навсегда своим, даже в таком случае им казалось бы, что их все время сторожит кто — то невидимый; от этого сторожа не спасала никакая ограда.
Он был всегда и повсюду.
— Янне, ты что, заснул?
Это сказала Лилли. Янне скрестил руки на парте и, склонив голову, поглядел на Лилли. Когда Лилли заговорила вновь, он подался в сторону поглядеть на часы Юнгве. Еще только половина… Он вновь погрузился в размышления о Пертти и о себе.
— Что с тобой сегодня, Янне? — спросила Лилли.
Но она не ожидала от него ответа, она спросила это просто так, как спрашивают кошку или собаку.
Пертти прошел через ворота во двор в середине первой перемены. Янне такой его приход показался каким — то неестественным. Если бы Пертти доставили в школу на полицейском автомобиле, он и тогда удивился бы меньше. Он, наверное, облегченно вздохнул бы, хлопнул Пертти по плечу и сказал: «Привет!»
Но теперь…
Он лишь стоял на месте и смотрел, как Пертти крадучись идет вдоль стены. И только когда тот дошел до стайки маленьких девочек, Янне рванулся к нему.
— Что… ты… — запинаясь, произнес он. — Что с тобой случилось?
Между ними прошла девочка в желтой куртке. Потом другая, в зеленой. Пертти словно в забытьи следил, как они проходят.
— Говори же!
— Я проспал…
Мысли Янне смешались вновь. Весь предшествующий час он тревожился за Пертти, воображал бог знает что, и теперь, когда Пертти стоял перед ним целый и невредимый, он должен был бы испытывать радость. А вместо этого он был раздражен. Ему казалось, будто Пертти обманул его. Но он все же заставил себя изобразить улыбку и спросил:
— Ты помнишь, о чем я тебе говорил вчера вечером?
Пертти несколько раз кивнул.
— Да… Свирель, туман, лучевой купол…
Тут Янне все стало ясно. Но для верности он полюбопытствовал:
— Ну, а лучевая трубка… Что ты с ней сделал?
Пертти пощупал рукой нагрудный карман, потом задний.
Порывшись еще в боковых карманах брюк, он пожал плечами, развел руки и сказал:
— Потерял…
…Вечером Янне подстерегал Рахикку. Когда он наконец увидел, как тот, ковыляя, вышел во двор выкурить свою вечернюю трубку, Янне тоже бросился к скамье. Рахикка принялся прочищать трубку железной проволокой с клочком ваты. Янне почему — то казалось, что во время прочистки нельзя разговаривать. Момент для разговора наступит лишь тогда, когда Рахикка выпустит изо рта первые клубы дыма и откинется веем своим тяжелым телом на спинку скамьи.
Но Рахикка сам начал разговор. Проталкивая вату в трубку, он сказал:
— Ну, рассказывай…
И Янне выложил ему все, все объяснил и сказал также о том, до чего додумался только во дворе школы: напрасно было говорить Пертти про уфо и лучевую трубку. Пертти ровно ничего не понял из его объяснений.
— Может быть, он болен? — спросил Янне под конец.
— Нет.
— Но должен же он, такой большой, понимать.
Рахикка продул пустую трубку. Когда он заговорил вновь, в его голосе прозвучал вздох:
— Пертти потерял финские слова.
Янне в удивлении взглянул на Рахикку. Тот говорил о словах, как о вещах — как о складном ноже, который, остругав ветку, можно забыть на пне, или как об отвертке отца, которую они нигде не могли найти. Но слова… слова были в голове, в черепной коробке; оттуда ничего не могло выпасть.
— Потерял?
— Это уже случилось со многими, с десятками, сотнями людей…
— У тебя — то все слова целы.
— Ну, я приехал в Швецию взрослым — тогда они уже не теряются. А вот Пертти приехал в возрасте шести лет, он тогда еще не знал толком финский. А язык как живое растение, каждый день нуждается в пище, чтобы крепнуть и развиваться, иначе оно чахнет. Так обстоит дело и с финским языком у Пертти: он
