И тут Янне увидел Сюлви. Она тащила огромную дорожную сумку и две авоськи. Время от времени она опускала сумку, брала в освободившуюся руку авоськи, вновь, уже другой рукой, подхватывала сумку и проходила некоторое расстояние, а затем повторяла все сначала.
Отец тихонько вздохнул и побрел ей навстречу. Янне подбежал к ней, намного опередив отца.
— Ох, да, никак, это Янне! — отдуваясь, сказала Сюлви. — Не может быть… Янне гораздо меньше.
— Добрый день, — сказал отец, держа шляпу в руке.
— Неужели это ты, Э?нсиоко? — сказала Сюлви. — И такой молодцеватый. Но что это за волосы у тебя на щеках?
Отец что — то пробурчал и надвинул шляпу на лоб. Янне глядел на авоськи. Из одной торчал длинный сверток. На обертке было написано: «Виклунд».
— А что же А?йно, — спросила Сюлви, — она не пришла?
— Осталась дома чистить картошку, — сказал Янне.
— Я жду не дождусь…
Затем Сюлви сунула авоську поменьше Янне, отец взял дорожную сумку, и они пошли к автомобилю.
Когда они подошли ко входу в зал ожидания, человек с руками словно крючья все еще стоял там с Илми.
Маленькая девочка плакала, прикрыв лицо руками.
12. НИСКОЛЬКО НЕ СОСКУЧИЛСЯ…
— И там все казалось таким маленьким. А эта наша избушка… Я помню ее большим домом.
Сюлви откусила кусок лимонного торта и запила его кофе. Потом сглотнула, так что рот ее опустел и путь для речи был открыт, и снова забулькала словами.
— А вообще там все по — прежнему. Людей совсем не видать. В церкви тихо, разве что какая — нибудь старушка с клюкой проковыляет.
— Ну, а как бабушка?
Мать называла свою мать бабушкой, хотя бабушкой она была только Янне.
— Отгадай, что она делала, когда я пришла? — сказала Сюлви.
— Куда уж нам… — ответила мать за всех.
— Она возилась с мотыгой на картофельном поле. Подумать только, человеку уже семьдесят лет!
— Наверное, ей все же кто — нибудь помогает, — сказал отец. — Есть же там и эти ребята Ни?иранены. Сейчас оба они, поди, уже мужчины.
— Одна она там мотыжит. И нет там больше ребят Ниираненов ни на поле, ни на пожоге. Ни?ило в У?усикаупунки учится на жестянщика, Йо?уко где — то под Са?ло.
— Но кто же колет ей дрова и носит воду? — спросила мать.
— Все сама делает. Сильного мужчины, наверное, во всей деревне не сыщешь.
Отец сидел за столом напротив Янне. Он принес стул из маленькой комнаты. Мать и Сюлви пили кофе, сидя рядом за столом. При взгляде на них сразу было видно, что они сестры: носы у обеих кнопкой, глаза бледно — голубые, костлявые подбородки выпячены вперед и вся форма головы удивительно и одинаково угловатая.
— А разве там нет нового завода? — спросил отец. — Ю?хола писал летом, что его начали строить?
— Ничего у них, кроме споров, не выходит, — сказала, отдуваясь, Сюлви. — Члены общины спорили из — за денег слишком долго, и фирма объявила, что будет строить в другом месте.
С минуту было слышно только звяканье кофейных чашек. Затем мать сказала:
— Бабушка могла бы приехать сюда к нам. Уж конечно, мы здесь уместимся.
— Что ж, если и вправду пригласить? — сказал отец под пристальным взглядом матери.
Сюлви положила в кофе две маленьких таблетки из синей коробочки, это был какой — то заменитель сахара.
— Думаешь, ее оттуда сдвинешь? На мой взгляд, ее тройкой лошадей с места не стронуть.
Слушая Сюлви, Янне подумал, что один трактор «валмет» легко утащил бы бабушку в Швецию. Ему стало немножко смешно, когда он представил себе, как бабушка на конце веревки противится трактору: она широко расставила ноги, серая юбка взметает с земли пыль, и бабушка кричит и шумит, как тогда, когда лисица съела у нее белую курицу, оставив от нее всего несколько перьев.
— Надо бы когда — нибудь съездить туда, — сказала мать. — Поговорить с ней по — разумному. Не то ее заберут в богадельню.
— Поедем на рождество? — обрадовался Янне.
Отец держал трубку так близко к щеке, что дым заползал в бакенбарды.
— Там посмотрим… — сказал он.
Посмотрим… Когда взрослые произносят это слово, они подразумевают «нет». Это Янне узнал уже давно. Он уставился на бакенбарды отца и стал со злостью думать о них. Потом посмотрел на мать, она тоже может сказать сейчас свое слово. Но мать отошла к столу для мойки посуды и поставила под миксер красную чашку.
— Поди — ка, Э?нсио, посмотри, в чем тут дело, — сказала она.
Отец подошел и повозился с миксером, что — то не то подтянул, не то расслабил.
— Попробуй теперь.
Миксер зашумел. Мать долго глядела на Сюлви, потом, кашлянув, сказала:
— Ух, как я перепугалась… Я решила, что он уже сломался, совсем новый миксер. Он так дорого стоил…
Сюлви огляделась вокруг. Когда ее взгляд упал на холодильник, мать похлопала по его дверце.
— Мы отдали за него больше двух тысяч…
— Да, конечно, это куча денег, — сказала Сюлви. — Мне самой иногда приходится так туго, что…
— А нам нет, — сказала мать, задирая нос. — Я сама давно зарабатываю три тысячи в месяц.
— Ах, — сказала Сюлви, — этого хватило бы и на то, чтобы посылать немного бабушке.
Рука матери застыла на краю чашки. Мать долго ни слова не говоря стояла в этой позе.
Сюлви больше ничего не сказала.
Отец вспомнил, что у него назначено какое — то свидание, и ушел. Мать мыла посуду в кухне, оттуда доносилось звяканье и шум бегущей воды.
Сюлви и Янне сидели на софе в маленькой комнате и ели купленный на пароходе шоколад. Сюлви купила на пароходе еще и игральные карты, на которых были изображены люди в рогатых шлемах. Сейчас она раскладывала пасьянс. И она все говорила и говорила. Если ей нечего было сказать, она обращалась к пасьянсу:
— Эта сюда, а эта туда…
— Ты не заметила бубновой десятки, — сказал Янне.
Сюлви тяжело вздохнула, собрала карты в левую руку и стала перетасовывать их.
— Я слышала, ты охотно ходишь в школу, — сказала она.
— Ну да — а…
Сюлви подняла глаза от карт.
— Твоя мать рассказывала, что ты принес в табеле семерку[15] .
Янне принялся разглядывать узоры на стенном ковре. Ему было немножко стыдно за мать: опять она наболтала невесть чего. Он еще не получил ни одного табеля в Швеции, и семерок здесь никогда не ставили — высшая оценка в Швеции была пятерка. Но неловко было конфузить мать… Он так долго молчал, что снова послышалось шлепанье карт. Наконец он спросил:
