магий, предстоит уповать на магию, которая так и сочится из тонких пальцев пар-арценца.
Они покинули хижину и воззрились на горный склон, по которому вилась дорожка.
Смегов было действительно много. Разведчиков, чьим искусством сливаться со скалой еще недавно восхищался Эгин, уже не было на месте. Чувствовалось, что сейчас должно произойти нечто судьбоносное. Причем едва ли это будет сражение.
Иланаф пошутил насчет веселой вечеринки. Самеллан зло сплюнул – Знахарь объяснял ему что-то про смегскую крепость Хоц-Дзанг, и эти объяснения явно не вдохновили капитана.
Вербелина и Авор стояли обнявшись позади всех. Как вдруг Эгин заметил на дороге, ведущей к деревушке, трех всадников.
– Ну, начало-о-сь, – протянул Знахарь, поставив руку над глазами козырьком, чтобы солнце не изъяло из картины важных деталей.
Трое двигались к ним.
– Расступись! – это был голос Дотанагелы.
Несколько минут, проведенных им в полутьме рыбацкой хижины, изменили его почти до неузнаваемости. Эти изменения можно было проследить не только в манере держаться, не только в выражении глаз. Казалось, его волосы теперь были белы не потому, что седы, а потому, что перестали быть волосами, превратившись в серебряные нити. Дотанагела даже стал выше ростом. На полголовы, если не на голову.
Вербелина, знавшая пар-арценца немного лучше других, смотрела на него в замешательстве – похоже, она тоже не видела ничего подобного раньше.
Меч пар-арценца наливался нервным гудением. На груди Дотанагелы горел амулет, который мог бы соперничать в яркости с утренней звездой.
«Вот она, очередная Измененная вещь во всем своем великолепии! Куда ни плюнь, всюду Измененная материя. Всюду не-бытующее. Похоже, чем дальше от Пиннарина и Жерла Серебряной Чистоты, тем больше магии. Если верить досужим рассказам, тут на Циноре даже малую нужду никто не справит, не прочтя заклинания!» – так думал Эгин, наблюдая за Дотанагелой.
Пар-арценц смело выступил вперед и остановился там, где заканчивалась дорога, по которой спускались всадники.
Перед тем как его нога коснулась первого гладкого голыша, которыми была мощена дорога, Дотанагела в неуверенности обернулся к Знахарю. Как будто в поисках совета. Эгин впился глазами в Шотора. Где же он, совет?
– Дотанагела! Я что-то не вижу их пока! Не знаю, что это. Ты бы лучше пока ничего не предпринимал, может разве Солнечную Засеку устрой, на всякий случай, – бросил встревоженный Знахарь.
Все сказанное Шотором показалось Эгину немного странным.
Во-первых, почему Знахарь отговаривает опытного Дотанагелу от действий и взамен советует ему сомнительную Солнечную Засеку? Так назывался один из запрещенных фокусов – огненная линия, которая якобы помогает против нежити, выставляя на пути последней непреодолимую преграду. К фокусникам, которые горазды проводить такие линии, всегда испытывал жгучий интерес Свод Равновесия.
Сызмальства Эгин был уверен – а именно эту уверенность в нем и поддерживали наставники и начальство – в том, что Солнечная Засека – это просто красочный иллюзион, в действенность которого никто не верит. Собственно, так же, как никто не верит в нежить. На примере Солнечной Засеки наставники объясняли пути искусного обмана, рассчитанного на богатых простецов. Обмана, который рядится в одежды магии.
Вот тот, что якобы старается отогнать не-бытующее, делает взмах мечом, во время этого взмаха искусно рассыпает перед собой эффектно горящий порошок, что-то вроде «горячей каши» в твердом состоянии. Порошок загорается, пламя высвобождает некий первоэлемент, который вызывает легкое помутнение в мозгу, а затем наступает расслабление всех мышц, а потом – наоборот, бодрость, и все такое прочее…
Во-вторых, недоумевал Эгин, кого это Знахарь «не видит»? Смегов – полным-полно. Они наглы и не считают нужным скрываться. Всадники тоже видны отлично. Чтобы окончательно увериться в этом, Эгин восставил руку ко лбу – гости находились против солнца. И, о Шилол, о тысячу раз Шилол, он не увидел никого. Всадников не было. Были только кони.
Эгин подошел поближе к Знахарю, объяснив это для себя желанием получше все рассмотреть и не решаясь признаться себе в том, что в обществе пятнадцатилетнего мальчишки чувствует себя в большей безопасности, чем в компании Иланафа или даже Самеллана. Хотя, казалось бы, чего было бояться? Ну не трех же коней, рысящих по нисходящей к селению дороге? Рассудок пристыженно помалкивал.
Но чем больше Эгин всматривался в движения Дотанагелы, чем больше он искоса поглядывал на Знахаря, тем сильнее сосало у него под ложечкой.
Знахаря было не узнать.
Его брови были сдвинуты над переносицей, губы плотно сжаты, а руки – расставлены ладонями вовне на уровне плеч наподобие листьев лотоса.
Все его внимание, казалось, было сосредоточено на мече Дотанагелы, который пар-арценц упер острием в землю.
Эгину хватило сообразительности воздержаться от вопросов, хотя многие, слишком многие вопросы саднили в мозгу и жгли язык.
Например, отчего эти кони скачут круп к крупу, хотя на них нет седоков?
Отчего кони не оседланы, хотя и взнузданы, а гривы их богато украшены чем-то пестрым – лентами, бусинами, цветами? Куда подевались седла?
Да и что это вообще за существа? Кони ли? Эгин был готов биться об заклад, что никогда не видел похожих тварей ни в Варане, ни за его пределами. Длиннющие ноги, с пучками рыжей шерсти возле бабок, широченные копыта, тощие крупы и длинные, узкие морды с непостижимо странными глазами.
«Что это у них с глазами, Шотор?» – почему-то именно этот вопрос больше всего хотелось задать Знахарю. Что-то удерживало Эгина от вопроса, и воздержание это вызывало все нарастающее беспокойство…
Ему даже начало казаться, что, знай он совершенно точно природу этих диковинных тварей, не столь уродливых, сколь неповторимых, на душе у него сразу посветлело бы, а от тревоги не осталось и следа. Сознаться себе в том, что его упования на объяснения Шотора не более чем самообман, у Эгина не хватило духа.
– Пора, пар-арценц, пора! – громко и внятно сказал Знахарь. Вены у него на лбу вздулись, словно по ним текла не кровь, а горячее тесто.
Всадники, а точнее, кони были на расстоянии двух бросков копья.
Дотанагела, вопреки ожиданиям Эгина, не обернулся к своим спутникам и не сказал им ничего утешительного.
«Наверное, чтобы мы не заметили, что ему тоже не по себе», – отметил про себя Эгин, когда Дотанагела поднял меч.
Хотя с его места было видно плохо, Эгин догадался, что пар-арценц целует лезвие близ гарды – что-то подобное делали рах-саванны, когда их посвящали в аррумы. А еще во время Второго Посвящения – так называлось производство офицеров в аррумы – рах-саванны произносили клятвы. Интересно, будет ли пар- арценц…
У Эгина похолодело внутри, когда он сознался себе в том, что готов думать о чем угодно, хоть об устройстве метательных машин, хоть о сортах ячменного пива, лишь бы не смотреть на дорогу, по которой уже не рысью, а шагом спускались кони – все как один огненно-рыжей масти с белыми гривами.
И тут раздался голос Дотанагелы.
– Симманаин ка геаннаин-кага! – вот что сказал Дотанагела и был понят.
Эгин, к собственному стыду, к собственному восхищению, изумлению, устрашению и омерзению понял сказанное, хотя как офицер Свода Равновесия осознавал, что Дотанагела говорит на Истинном Наречии Хуммера, за одно упоминание о котором в Варане полагалась яма сроком от полутора до трех лет.
И хотя он давно подозревал, что на начальство Опоры Писаний (которое нередко имеет дело с текстами,
