И в самом деле, скоро Эгин заметил среди туч над горизонтом полный чуть красноватый лунный блин, выплывающий из-за края сторожевой башни на окраине Хоц-Дзанга.
«Значит, сегодня меня ожидает еще один сюрприз. Я наконец-то увижу женщину, с которой занимаюсь любовью уже третьи сутки».
Эгин вздохнул. Одна вещь не то чтобы мучила его, но уж по меньшей мере не оставляла равнодушным. Если Вербелина и Авор совершают такие же купания два раза в день, как и он, значит, они останутся живы и невредимы. А если нет?
– Я здесь, – промурлыкала Тара.
Эгин вздрогнул. Погруженный в свои раздумья, он не расслышал скрипа дверных петель, который обычно предварял появление в его покоях Говорящей Хоц-Дзанга.
Да и был ли этот скрип? Эгин подозревал, что Тара вообще может обходиться без дверей, когда хочет. И стены, похоже, не были ей помехой. Впрочем, как заметил Эгин, она старалась не злоупотреблять своими способностями в его присутствии.
Тара была умна и понимала: предел здравомыслия ее варанский любовник уже оставил позади. Стало быть, и предел безумия для него теперь необычайно близок и легкопревосходим.
– Рад тебя видеть, – машинально отвечал Эгин, хотя видеть по-прежнему было нечего.
– Кстати, – бодро продолжила Тара, которую приветствие Эгина изрядно развеселило, – сегодня будет то, что я тебе обещала.
– А когда?
– Когда луна достигнет своего наивысшего положения над Хоц-Дзангом.
Эгин бросил разочарованный взгляд в окно. И снова обещанного придется ждать.
Чтобы как-то отвлечься от идеи, ставшей приобретать в его сознании черты навязчивой, он обнял Тару и подарил ей глубокий и страстный поцелуй.
Сколь бы ни была странна их связь, сколь бы ни была она противоестественна для человека, каким, несомненно, Эгин все еще являлся, она дарила ему такую глубину чувствования, какой не удавалось ему достичь в плотской любви ни разу прежде. Хотя нет, однажды с Овель все-таки удалось.
Но ему не хотелось вспоминать об этой необычной девице здесь и сейчас. Быть может, потому что он боялся, что его ум и его мысли – открытая книга для Говорящей Хоц-Дзанга, которой ведомы тайны эпохи Третьего Вздоха Хуммера.
Было и еще одно соображение: Эгин не желал омрачать свою связь со странной бесплотной девушкой мыслями об Овель. Мыслями, исполненными печали и… вожделения. Об Овель Эгин ни разу не упомянул, хотя искушение спросить у Тары о ее судьбе было велико. Очень велико. Ну хоть не о ней, так об… ее серьгах, о клешнях Скорпиона, Убийцы отраженных…
– Скажи мне, Тара, – спросил Эгин, отстранившись, – я не понимаю одной вещи. Ты говорила, что мне назначено судьбой собрать воедино Убийцу отраженных.
– Можно и так сказать, – кивнула Тара, посерьезнев.
– Но, судя по всему, мой путь прекратился здесь, чтобы никак не продолжиться. – Эгин, конечно же, блефовал. Ему не хотелось всерьез думать о том, что он останется в этом чертоге мертвых навсегда. И потому его мрачное «судя по всему» было не более чем притворством. – Каким же образом я соберу Скорпиона?
– Прекратился твой путь или нет, мне не ведомо. Я знаю только то, что ты здесь. И пока ты во власти Говорящих Хоц-Дзанга, я не могу отпустить тебя. Будущее туманно. Я не знаю, суждено ли тебе выйти за ворота Хоц-Дзанга еще когда-либо. Но уж будь уверен, что даже в том случае, если тебе суждено остаться здесь до самой смерти…
– …то Убийца отраженных обретет цельность и станет направо и налево косить этих самых пресловутых Отраженных? – с сарказмом бросил Эгин.
– Отраженных очень и очень мало в этом мире. В мире, в котором живешь ты, Эгин. Скорее всего он один.
– Но мне, откровенно говоря, плевать и на Скорпиона, и на Отраженных. Я не фанатик, как Дотанагела. И не бесноватый, как гнорр. Мне нет дела до этих древних дрязг, что бы ты ни говорила там о Пестром Пути, – горячился Эгин.
Его не на шутку задело то спокойствие, с которым Тара повествовала о том, что он, Эгин, вполне возможно, встретит свою смерть на этом самом атласном ложе.
– Даже если тебе плевать, ты все равно сделаешь то, что велит тебе Путь. Ибо это твой ум говорит «плевать». А твое сердце стучит совсем о другом, – тихо отвечала Тара.
– Но тогда почему ты не поможешь моему сердцу исполнить предназначение? Почему ты не поможешь мне собрать Скорпиона и изгнать Отраженных из этого мира? Почему тебя оставляет безучастным мое предназначение? Почему?
О да, гиазир Эгин не зря ел хлеб Свода Равновесия. С риторикой у него все было в порядке. Ибо риторика – это когда любая, даже чуждая тебе мысль облекается в златотканые одежды убедительности и красноречия.
При желании Эгин мог доказывать что угодно и с каким угодно жаром, лишь бы добиться своего. Он не верил в Отраженных в первую очередь оттого, что не знал, кто это такие. А во-вторых, потому, что не хотел верить. Но ради того, чтобы покинуть Хоц-Дзанг, он был готов на что угодно. Сколь бы сладок ни был плен, он оставался пленом.
Тара слушала его, не перебивая. Кажется, теперь она сидела на ложе и пристально смотрела на Эгина. Впрочем, поручиться Эгин не мог. Наконец уста девушки разверзлись. В посрамление Эгину, голос Тары доносился со стороны окна.
– Я, разумеется, помогу тебе в твоем предназначении.
Эгин опешил. Вот уж что-что, а такое быстрое согласие было для него неожиданностью. Она что, устроит ему побег?
– Слушай меня внимательно. Четыре сочленения Скорпиона находятся в Хоц-Дзанге. Дотанагела был во многом прав, когда говорил о том, что интересующие его сегменты тела Скорпиона следует искать на севере, в Харренском Союзе. Они действительно находились там, служа декоративными гардами столовых кинжалов для разделки крупной дичины, и принадлежали внучатому племяннику предыдущего сотинальма Харрены, градоуправителю Ласара. Нынешний сотинальм, Фердар, получив наследство, решил перевезти его в один из своих охотничьих замков у южной границы. Сегменты Скорпиона, а точнее, набор из четырех столовых кинжалов среди кучи столовой утвари, драгоценностей и охотничьего снаряжения были погружены в трюм корабля. Смеги перехватили его близ мыса Форф. Корабль был отправлен на дно, а кинжалы вместе с остальной добычей оказались здесь, в Хоц-Дзанге. Никто, кроме меня и, быть может, нашего свела, не подозревает, что за гарды у этих неброских кинжалов. Ибо зреть явное дано всем, кроме слепцов. А зреть неявное – лишь избранным, среди которых тоже часты слепцы. Ты можешь видеть эти кинжалы во время любого крупного обеда у нашего свела воткнутыми в олений бок. Теперь, Эгин, ты знаешь достаточно.
– Спасибо, Тара.
– Спасибо говорить рано. – Голос Тары утратил серьезность. Эгин взглянул на нее и сразу же понял почему.
– О Шилол, – прошептал Эгин, глядя на серебрящуюся женскую фигуру, застывшую у окна.
Лаская ее тело, покрывая его поцелуями и вдувая ей в ухо слова любви, он представлял ее себе совсем иначе.
Раскосые, широко посаженные глаза, черные словно морские глубины.
Ярко-желтые, словно солнечный свет пробивающийся сквозь стену колосьев спелой пшеницы, волосы, заплетенные в две косы, ниспадающие до самых колен.
Стройные, сильные ноги и стыдливо сплетенные на груди руки с острыми локотками. Ее тело не было телом из плоти из крови. Оно было соткано из лунного света и материи, которой Эгин, погрязший в магическом невежестве, не знал имени. Нос Тары был прям и совершенен. Нет, среди варанских женщин не сыщешь такого изысканного и в то же время первозданно дикого абриса лица. Таких широких, смелых скул. Таких тонких губ, меж которыми сияют крупные, ровные зубы.
Овеянное лунным сиянием тело Тары дышало жизнью, которой в нем не было. Оно дышало совсем иной, скрытой от простых смертных жизнью. Мускулы на ее руках были прекрасно развиты. Ее живот был
