плоским и твердым – это было тело женщины-воительницы. Ее шея была длинна и гибка. Она склонила голову набок и, подмигнув Эгину, тихонько засмеялась. Неужели от смущения? Нет, среди народов Сармонтазары больше не осталось таких женщин.
– Ты… ты очень красивая, – несмело сказал Эгин, ощущая, как глубины его естества вскипают неистовым желанием сближения. – Ты… позволишь мне поцеловать тебя?
Медленно, словно зачарованный, он подошел к ней, любуясь ее переливающимися белым золотом небытия формами и… опустившись на одно колено, поцеловал ее длиннопалую руку, не украшенную ни перстнями, ни браслетами.
«Впрочем, такие совершенные тела едва ли нуждаются в украшениях», – пронеслось в голове Эгина, который теперь, прильнув губами к ее мраморному колену, стоял перед прекраснейшей из Говорящих Хоц- Дзанга, столь же восхищенный и подавленный, каким еще недавно казался ему вложивший в ножны меч Дотанагела, Дотанагела коленопреклоненный.
Глава 12
Свел народа смегов
В бытность свою добродетельным офицером Свода Равновесия, Эгин полагал время предвечным, равномерным и неделимым.
Да, благородный Вальх учил его, что мгновение проблеска вражеской стали перед глазами весит больше и длится дольше, чем год умиротворенной жизни на Южном Взморье.
Да, Вальх наставлял Эгина, что время властно лишь над глупцами, а мудрые сами лепят из него то, что им вольно, и наполняют эти немыслимые сосуды такими винами бытия, какие и не снились разжиревшим и ослепшим от взаимной ярости владыкам Круга Земель.
Но слова Вальха оставались для Эгина словами. Проблеск вражеской стали перед глазами длился для его рассудка лишь одно невесомое мгновение. А «вина бытия» служили им, молоденьким рекрутам в грубых холщовых рубахах, лишь предметом завистливого трепа в редкие часы отдыха. Какие там «вина бытия», если в Четвертом Поместье, как официально именовалась закрытая школа офицеров Свода, младшие воспитанники никогда не видали даже ячменного пива?!
В общем, юному Эгину было наплевать на болтовню о времени. Время – это месяцы, дни, длинные и короткие колокола. Время – это удары сердца в рукопашном бою и горячее дыхание над затаившейся в предощущении конечного наслаждения Вербелиной. И все.
И только сделавшись узником Тары, Говорящей Хоц-Дзанга, Эгин начал понимать вес и цену времени. Только в Хоц-Дзанге время для Эгина растворилось под пологом густых и жарких туманов, заволакивающих долину, расползлось по кривым улочкам главного селения смегов (которое у Эгина язык не поворачивался назвать городом!), запуталось в сонных днях и горячечных ночах. Теперь Эгин чувствовал: да, имеющий силу и знание смог бы вылепить из этого времени-глины не только сосуд, но и крылатого коня, пегого тунца, человека.
С момента первой любовной схватки с Тарой прошло шесть дней. Умом Эгин знал это. Но если бы старый Вальх сейчас явился к нему и спросил, сколько времени Эгин пребывает в Хоц-Дзанге, тот мог бы только молча поцеловать сухощавую и неимоверно сильную руку наставника. Это было бы единственно возможным ответом.
Эгин не знал, что ему нравится больше – любить Тару или говорить с ней. Кажется, первое было бессмысленно без второго едва ли не в большей степени, чем второе без первого.
На следующий же день после прибытия в Хоц-Дзанг Эгин узнал от Тары истинную историю народа смегов, которая, как и все прочие истории, подавалась в Варане исключительно через кривые зеркала лжи.
Настоящие смеги – желтоволосые, крупнозубые и, откровенно говоря, исключительно дикие – жили на Циноре с незапамятных времен. По крайней мере, как со смешком заметила Тара, никакого Свода Равновесия тогда еще не было даже в самых смелых мечтаниях варанцев, да и быть, конечно, не могло.
Смеги пиратствовали на море Фахо, иногда ловили рыбу и уж совсем редко ударялись в разведение коз и длинноногих кур. «Столь тощих, что сквозь них просвечивает полуденное солнце», – припомнил Эгин из «Земель и Народов». «Вот именно», – кивнула Тара.
Варан, Ре-Тар и Харренский Союз (существовавший тогда в скромных границах собственно Харрены) время от времени пытались привести смегов к смирению и кротости. И даже тогда, задолго до появления Говорящих Хоц-Дзанга, эти попытки неизменно терпели фиаско.
Потом, незадолго до начала войны Третьего Вздоха Хуммера, между смегами произошла распря. Лучшие из них были вынуждены покинуть Цинор и подняться вверх по Орису в неприютные болота на южном берегу Киада. Они осели там, назвавшись паттами.
Патты построили цитадель Хоц-Але и, поскольку их тогдашние соседи – гервериты и грюты – очень не любили лазить по болотам, вполне сносно прожили там вплоть до прихода Элиена Ласарского, которого она, Тара, больше привыкла называть запросто – Звезднорожденный.
Смеги же накануне войны Третьего Вздоха Хуммера успешно отразили очередную карательную экспедицию варанцев (в которой, кстати, участвовали и Элиен, и будущий Великий-Сиятельный князь Шет окс Лагин), вслед за чем их на семь лет оставили в покое.
Более того, когда Элиен Ласарский Звезднорожденный воцарился над паттами, приняв титул свела, смеги были уверены, что теперь-то уж их покой продлится очень и очень долго. Дело в том, что Шет окс Лагин, ставший Сиятельным князем Варана вскоре после возвращения из герверитского плена, приходился Элиену, скажем так, братом, а в действительности – даже несколько более чем братом в расхожем смысле этого слова.
Выходило, что если Шет начнет войну против смегов, он тем самым оскорбит своего брата, который правит их ближайшими родичами. И никакие соображения о том, что патты смотрят на смегов искоса, в данном случае ничего изменить, конечно, не могли. Ибо память о межклановой распре смегов уже успела перейти в разряд декоративной легенды о буйном нраве предков, неравном дележе трофеев и взаимном похищении невест. Зов общей крови отныне звучал громче, чем ворчанье горстки дряхлых стариков, хранителей клановой гордости, преданий и невразумительных прорицаний.
Но Шет окс Лагин был на этот счет совершенно иного мнения. Великолепный и ужасный, перепоясанный Когтем Хуммера, вооруженный истинными Словами и Знаками, он пришел на Цинор, и вместе с ним пришли десятки тысяч варанских воинов.
Варанцы во главе с Шетом истребили смегов. Всех. Или почти всех. Это не важно, ибо уцелевшие нашли свою смерть в рабстве. Хоц-Дзанг, неприступная твердыня смегов, был срыт до основания. Его нетленные руины, которые Эгин может видеть из своего окна, – следствие удивительных преображений естества Цинора, которые происходили в дальнейшем.
Итак, желтоволосые и крепкозубые смеги были истреблены. Случилось это очень давно. Шесть с половиной веков назад. И без того неприютный и малонаселенный полуостров опустел окончательно.
Варанцы заложили на Циноре несколько сторожевых крепостей и оставили в них скромные гарнизоны из престарелых и увечных ветеранов. Тем временем весь варанский флот был брошен Шетом окс Лагином на далекий запад, в Синий Алустрал, где и обрел свою гибель. Ярость Вод Алустрала сполна отомстила за истребление смегов.
Но на этом звонкобронная эпоха не завершилась, не пришел конец и чудесам.
Шет окс Лагин вернулся из Синего Алустрала преобразившимся. Казалось, его подменили.
«В сущности, так оно и было», – туманно заметила Тара, но Эгин пропустил это многозначительное замечание мимо ушей.
Шет окс Лагин приходил в долину Хоц-Дзанга один, простоволосый, в изодранном рубище. Никто не знает доподлинно, какие веления судьбы свершал там варанский князь, первым в истории сменивший свой титул с «Великий» на «Сиятельный» и первым же вновь вернувшийся к традиционному, непритязательному титулу «Великий». Никто не знает, какие бездны грядущего зрел Шет окс Лагин, прогуливаясь с двойной флейтой по местам своих недавних преступлений, роняя на опаленные камни грустные напевы и скупые слова Истинного Наречия Хуммера.
Доподлинно известно иное. Спустя десять лет Круг Земель погрузился в череду кровопролитных битв и
