Норо сделал еще один надрез – но уже на другой ноге.
– Поверь, Эгин, это самое безболезненное для нее средство побороть твое ослиное упорство. Есть средства и похуже, – разглагольствовал Норо, как будто бы разговор шел за чашкой подогретого гортело. – Я буду вскрывать ее вены одну за другой. Не слишком быстро, ибо каждому ослу должно быть дано время на то, чтобы сосредоточиться. Но и не слишком медленно, потому что я не ослиный пастырь. Ты меня слышишь, Эгин?
Эгин не отвечал. Его немного тошнило, и это было лучшим доказательством в пользу того, что средства Норо эффективны.
Эгин, давно забывший о брезгливости, Эгин, проливший в своей жизни если не реку, то уж по крайней мере ручей этой солоноватой алой жидкости, был в смятении. И причиной этого смятения были две красных ниточки, струящиеся по пяткам девушки с каштановыми волосами и заплаканными глазами обойденной наследством аристократки.
Эгин, рах-саванн Опоры Вещей, не ведавший ни жалости, ни гадливости, теперь был бледен. Холодный пот выступил на его лбу. А зрачки схлопнулись в две отчаянные точки.
– Отзывай Скорпиона, – повторил Норо окс Шин, держа Овель за запястья.
– Прекратите, Норо, я не лгу вам, прекратите мучить ее, я ничего не могу поделать с этой тварью, – тяжело дыша, говорил Эгин. – Я даже не аррум. Я не прошел Второго Посвящения. Я просто тупой варанский солдафон, ставший орудием сил, которым не знаю ни имен, ни назначения.
– Гм… – Норо сделал надрез на запястье Овель.
Не настолько большой, чтобы кровь хлестала невосстановимо и неостановимо, но и не настолько маленький, чтобы она сочилась крохотными каплями. И еще один ручеек стал низвергаться вниз с высоты подлокотников пыточного кресла.
– Ты не аррум, это правда. Но у меня есть для тебя хорошее предложение. Если ты сейчас отзовешь Ищейку, я произведу тебя в пар-арценцы. Я не шучу. Из-за мятежа Дотанагелы и измены людей Лагхи Коалары в Своде почти не осталось сильных. А ты крепок, Эгин, ты мог бы занять пустой кабинет пар- арценца Опоры Вещей.
«Не мечом, так хреном!» – подумал Эгин, откидываясь назад, на пупырчатую спинку кресла «для гостей», которое даже при полном отсутствии специальных приспособлений талантами Норо легко обращалось в кресло для пыток.
Эгин был действительно, на самом деле, безо всякого вранья и безо всяких там принципов, идей и убеждений, уверен, абсолютно уверен в том, что не может отозвать Убийцу отраженных. И в этом была вся беда.
Ради Овель он был готов сделать что угодно. Все, что было в его силах. Но только не отозвать Скорпиона. Для него это было равносильно тому, чтобы заставить Солнце Предвечное сменить свой цвет на фиолетовый. Или повернуть вспять медленноструйный Орис. Или заговорить вдруг на наречии эверонотов.
Эгин, не воспользовавшийся в своей жизни ни одним заклинанием, был уверен, что, желай он этого сколь угодно страстно, Убийца отраженных даже клешней не поведет. Ибо на самом деле Эгин никакой ему не хозяин. А скорее слуга. Раб. А раб бессилен приказывать.
«Невозможное – невозможно». Этот принцип настолько крепко въелся в мозг Эгина, что даже последние две недели ожившего сумасшествия не смогли вытравить его оттуда. Даже крики Овель. Даже ее слезы. Даже хохот Норо окс Шина, нового гнорра Свода.
– Пойми, Эгин, я не поборник бессмысленных убийств. Мне не хочется убивать ни тебя, ни эту милую, трогательную девочку. Будь я обыкновенным человеком, я бы не постоял ни за чем, только бы обладать ею. Если ты выполнишь мою просьбу, она будет твоей. Она не просто останется жива. Она станет твоей женой. Произойдет то, о чем ты не мог мечтать даже в самых смелых своих снах. Я сделаю так, что вы вдвоем сможете скрыться из Пиннарина навеки. Вдвоем! Вы сможете жить и наслаждаться жизнью где угодно. Где угодно, вдали от Хорта окс Тамая, чья похоть, между прочим, рано или поздно доведет эту крошку до помешательства. Вдали от Лагхи, чей пронзительный взгляд для нее хуже взгляда желтой кобры из ветвей. Впрочем, Лагха не жилец на этом свете, – поправился Норо. – В конце концов, вы найдете счастье вдалеке от меня, если мое общество действительно столь уж противно…
В этот момент Овель, напрягшись всем телом, стала биться в ремнях, стремясь высвободиться из кожаных щупалец спрута, и истово, громко сквернословить.
«Где она только набралась таких слов?» – некстати спросил себя Эгин.
Впрочем, Овель быстро обессилела и обмякла. Лужа крови под ней увеличилась ровно вдвое. Глаза Овель горели безумным огнем.
– Отзови его, Эгин, я умоляю тебя, отзови, – простонала Овель. Последние слова она сказала почти шепотом, но Эгин отлично слышал ее.
И в этот момент его осенило. Обман. Этот обман поможет ему выиграть по крайней мере время. По крайней мере кровь из новых ран не прибавится к крови из старых. Кровь не будет заливать пол кабинета Отраженного гнорра с такой удручающей быстротой.
– Дай мне сосредоточиться, Норо, – сменив интонацию на волевую, сказал Эгин, всем своим видом изображая человека, который одумался, простился с заблуждениями и взял себя в руки. – Перестань ее резать, не то тебе нечем будет расплатиться со мной, когда твоя шкура будет спасена.
Норо ответил ему согласным кивком.
Он бросил правое запястье Овель и пристально посмотрел внутрь стеклянного шара, рыбы в котором теперь переливались всеми оттенками оранжевого. И немного сдвинул шлем на затылок. Наверное, в нем было все-таки очень душно.
Знахарь, Лагха и Дотанагела. А еще – Тара, Лиг, Фарах и Киндин. Сплошь маги, призраки, провидцы, наполовину всемогущие. С какими замечательными людьми, а если не людьми, то сущностями, свела его судьба за последние две недели! И между прочим, многие из вышеперечисленных общались с ним как с равным.
Знахарь вот, например, говорил, что симпатизирует ему и верит в его счастливую судьбу. Да неужели же он, Эгин, навидавшийся магической гадости до ряби в глазах, не сможет поставить убедительный спектакль со своей персоной в главной роли? Такую себе пьесу «Эгин, могучий сын Пестрого Пути, повелевает Скорпионом».
– Мне нужна тишина, – утробным голосом сказал Эгин и закрыл глаза.
Затем закусил нижнюю губу. Стал дышать быстро и глубоко, оставляя крохотные паузы между вздохами. Напряг колени, вытянул ноги, словно бы объятый судорогой…
Его ноздри начали трепетать в такт дыханию, а брови сомкнулись над переносицей. Будь его руки свободны, он изобразил бы пальцами какую-нибудь фигуру наподобие тех, что плела иногда Тара. Повторил бы по памяти.
И еще хорошо бы исказить лицо пугающей гримасой. И наконец, для того, чтобы добавить правдоподобия этому действу, необходимо действительно представить себе Скорпиона. Эгин чувствовал странную безоглядную решимость. Он чувствовал некое вдохновение, природа которого оставалась ему неясна.
Норо видел это и опустил кинжал. Норо замер. Овель перестала плакать и смотрела на Эгина во все глаза. Что это с ним происходит?
А с Эгином действительно происходило нечто очень странное. Очень скоро поток привычных мыслей ушел куда-то в сторону, и его место занял поток чужих мыслей. Очень необычных. Явно нечеловеческих.
Его глаза, которые были по-прежнему закрыты, начали видеть что-то, чего он никогда раньше не видел. Это было похоже на сон. Но лишь похоже, ибо Эгин полностью осознавал происходящее.
Он видел железную клеть, огромную, словно дом, проносящуюся мимо него, крошки, куда-то вверх с лязгом и скрипом.
Он видел желоб в стене каменного колодца, по которому продвигался вверх. Он был необыкновенно цепким, очень зорким и исключительно целеустремленным.
Он, Эгин, прекрасно знал, куда ему нужно идти. Ему нужно на самый верх, туда, где труба оканчивается и начинается что-то очень интересное. Он полз, цепляясь всеми своими лапками, и даже неуклюжие
