какими-либо предметами, находящимися в руках у офицеров-ищеек. Эгин, подчиненный Норо, был, конечно же, «засвечен» едва ли не лучше всех. Но кто же мог знать, что в результате мятежа кабинет гнорра занял Норо окс Шин?!
Нет, говорить им было решительно не о чем. И Норо это тоже знал. Но чего же он ждал, чего?
«Голубые Лососи» возвращались в родной порт.
Четыре лучших корабля княжеского флота шли в Пиннарин, чтобы – в этом почти никто не сомневался – найти там свою гибель.
Даже Лагха Коалара был уверен: они обречены. Едва ли Эгин выполнил его поручение. Едва ли Онни получил его предписания. Едва ли Хорт окс Тамай выполнил его условия и уничтожил нового гнорра. Значит, после бессмысленных переговоров и его, Лагху, и всех его людей ждет смерть. Но прежде – прежде – они уничтожат Сиятельного князя и несколько сотен его сторонников. На это им еще достанет сил.
Гнорр приказал не поднимать черных флагов.
Пусть каждый солдат, каждый эрм-саванн в порту увидит, что они не намерены сдаваться. Это боевые корабли, которые идут в Пиннарин для того, чтобы при необходимости сражаться до последнего.
На кораблях Лагхи вообще не было никаких знаков государственной принадлежности. Только флаги «Голубого Лосося». Однако – и в этом гнорр в полной мере проявил свое хваленое дипломатическое чутье – по приказанию Лагхи на всех кораблях были заготовлены штандарты новой правящей династии. Династии Тамаев.
Сиятельный князь тоже шел на переговоры с опальным гнорром во всеоружии.
Флот Открытого Моря в полной боевой готовности был развернут на пиннаринском рейде двумя устрашающими шеренгами, между которыми со всей неизбежностью предстояло пройти «Голубым Лососям».
На набережной выстроились две тысячи гвардейцев в тяжелых бронях.
Крыши ближайших к порту домов кишмя кишели лучниками. Все было приготовлено к тому, чтобы искрошить мятежников в считанные минуты.
Лагха Коалара недолюбливал клинковое оружие. Отправляясь на Цинор, он оставил дома свой могущественный двуручный меч, выкованный самим Сегэллаком. Он знал, что Искоренителю Скверны не найдется достойной работы в стране смегов.
Лагха Коалара не любил доспехов. Лагха любил просторные одежды и магические искусства. Но теперь он облачился в полные доспехи и взвесил на руке посеребренный шлем, который, по легенде, некогда носил сам Кальт Лозоходец. Легенда не лгала.
– Ну наконец-то! – оживился Норо окс Шин.
– Овель… здравствуй, – сказал себе под нос опешивший Эгин. Сказал настолько тихо, что Овель наверняка не услыхала его.
Она была растрепана, простоволоса, худа и очень испуганна, как бывают испуганы девушки, которых вытащили из купальни, обернули в шерстяной плащ с чужого плеча, сковали «браслетами» – такими же точно, какие были на Эгине, – а потом долго вели мрачными туннелями и везли на подъемнике на самую вершину Свода Равновесия.
– Здравствуйте… милостивые гиазиры, – проблеяла Овель и, окинув Эгина отчаянным, непонимающим взглядом, потупилась.
Хотя лицо новоиспеченного гнорра по имени Норо окс Шин почти полностью скрывал шлем, Эгин, знавший нового гнорра простым аррумом, заметил, что появление Овель было для него самой радостной новостью сегодняшнего утра.
Норо ликовал. О Эгине он, кажется, и думать забыл.
Его ликование вылилось в довольно странные действия. Постояв в молчании минуту, он вынул из-за пояса короткий с широким лезвием кинжал и решительно направился к Овель.
Конвоиры отступили на шаг. Мол, если у гнорра возникло желание убить девушку собственноручно, они не будут портить ему удовольствие. Овель тоже отшатнулась назад, но офицеры крепко удерживали ее за локти.
Норо, впрочем, не хотел ничего дурного. По крайней мере на этот раз. Безо всяких комментариев он взял в плен каштановую прядь волос Овель и сноровисто, как цирюльник, срезал ее у самого уха девушки. Получившуюся каштановую змейку он довольно придирчиво осмотрел и передал одному из офицеров.
– Незамедлительно доставить это князю! А ее усадите вон туда, – приказал Норо.
«Вон туда – это вон куда?» – Эгин повернул голову вслед за указательным пальцем гнорра. Одна важная достопримечательность кабинета гнорра ускользнула от него, до поры спрятавшись за центральной колонной. Пыточный стул с ремнями, которые обхватывают тела жертв, словно щупальца спрута.
– А теперь, рах-саванн, у меня есть к тебе одна просьба, – сказал Норо, деловито потирая руки. – Будь добр, отзови Ищейку.
– Я не умею. Я просто не у-ме-ю! – совершенно искренне и совершенно отчаянно твердил Эгин.
– Ты настаиваешь на этом?
– Увы, аррум, – неловко пожал плечами Эгин, с замиранием сердца следя за тем, как офицеры прикручивают тело смурной Овель к креслу.
Когда они окончили оплетать тело девушки жесткими ремнями, Норо сделал знак рукой, и всех помощников как ветром сдуло. Никаких там «милостивые гиазиры, оставьте нас». Теперь Норо было не до показной вежливости. Рыбы в Зраке Истины уже стали багряно-красными.
«Что бы это ни означало в точности, а наверняка ничего хорошего Зрак Норо не пророчит!» – отметил Эгин.
– У меня нет времени, Эгин. А потому придется расправляться с твоими заблуждениями, которые стали чересчур опасны. Причем расправляться с ними мы будем в темпе. Либо ты отзываешь Ищейку немедленно, либо Овель умирает на твоих глазах. Достаточно быстро, чтобы зрелище это не успело нам наскучить. И в то же время достаточно медленно, чтобы оно запомнилось тебе на все твое проклятое посмертие, о котором я не поленюсь позаботиться особо. Правда, Овель?
Как это ни странно, но слова гнорра не возбудили в Эгине никаких чувств, кроме чувства опустошенности. Он был настолько подавлен происходящим, что даже тревога отступила.
Норо подошел к жертве и мягко возложил свою ладонь на ее оголенное плечо. Словно бы любящий отец на сватовстве дочери. Эгин закрыл глаза.
Шантажировать офицеров Свода в подавляющем большинстве случаев невозможно. Офицеры никогда не имеют родственников, почти никогда – истинных любовных привязанностей, им запрещено иметь детей и жениться. «Подумаешь, Овель! Да как этот Норо пронюхал, что она значит сейчас для меня больше, чем весь мир?» И Эгин, решив для начала испробовать классический ход, разлепил веки и ответил:
– Эта девушка ничего не значит в моей жизни. Вы можете зарезать ее, как ярку. Можете справить нужду ей на грудь. Можете вступить с ней в связь у меня на глазах. Это оставит меня равнодушным и ничего не добавит к тому, что я уже сказал.
Играть по нотам, написанным для офицеров Свода, с гнорром все того же Свода затея глупая. Норо не поверил ни одному слову, сказанному Эгином.
Зато Овель, проявлявшая доселе редкую для себя твердость духа и не уронившая даже украдкой ни одной слезинки, после этого заявления начала тихо плакать и шморгать носом. Казалось, она приняла слова Эгина за чистую монету. Даже если бы Норо окс Шин поверил Эгину после того, как Овель заплакала, он бы наверняка пересмотрел свои взгляды…
– Этот номер не пройдет. Отзывай Скорпиона, дружок, – подытожил Норо.
Он театрально развел руками – мол, что ж я могу поделать, раз ты такой упрямый осел, – и снова извлек из ножен кинжал, которым только что отсек каштановую прядь Овель.
«Снова „дружок“! Что они все заладили – „дружок“, „дружок“!» – Эгин был в отчаянии, но все же постарался принять самый безучастный вид. И не закрыть глаза.
«И все-таки Лагха был прав. Был тысячу раз прав, Хуммеров выкормыш! Я встретил в Пиннарине Овель. Правда, сидящую в пыточном кресле. Уж лучше бы я вообще не встречал ее», – бился в тихой истерике Эгин, когда Норо сделал крохотный надрез под щиколоткой Овель.
Кровь не замедлила явиться. Она стала наполнять расшитую бисером туфлю, а когда пошла через край,
