– Вот то-то и оно, что аррум.
– Не понял?
– А тут понимать нечего. В списках есть Иланаф, рах-саванн Опоры Вещей. А аррум – это уж извините!
– Посмотри в дополнительных списках! Очень внимательно посмотри, не то не сносить тебе головы!
– М-м… смотрю… Нету.
– Тогда слушай. Меня произвели в аррумы неделю назад. Сам знаешь, что это была за неделя. Наши люди в Главной Канцелярии не поспевают портить бумагу записями о повышениях, понижениях, переводах. Понял?
– Я-то понял, но…
– Никаких «но», друж-жок. Дай сюда разрешение на въезд и бывай. А то вон коллеги заждались.
– Но…
– Ты меня плохо слышишь?
– Хорошо.
– Тогда бывай.
«Друж-ж-ж-ок», – все еще вертелось на языке Эгина, когда Восточные ворота столицы захлопнулись за его спиной. Он был очень зол, и любой аррум Опоры Вещей был бы зол на его месте.
За стеной, по ту сторону, ревела скотина, хныкали дети и ожесточенно качали права все кому не лень.
Улицы были безлюдны. Эгин шел медленно, ведя за повод совершенно убитого дорогой коня. Он все- таки успел. Но это не самое важное. Самым важным было то, что Убийца отраженных может преспокойно начинать жить своей жизнью. Ибо где еще селиться Отраженным, кроме как в городе, куда можно пробраться, только запасшись Внешней Секирой аррума.
«Однако Иланаф – парень не промах! И нашим свояк, и вашим кум. Везде свой человек!» – Эгин сплюнул наземь.
Если бы в его голове сейчас не теснилась сотня рассуждений, куда более важных, чем вопрос о статусе Иланафа и его житейских политиках, он, пожалуй, нашел бы эти рассуждения забавными.
Скорпион лежал в сарноде. Целый, но расчлененный. Пестрый Путь вел его к своему воплощению. По существу, Эгин чувствовал себя наполовину мертвым. А так как вторая половина была еще жива, последний серебряный авр пошел в уплату хозяину приличной гостиницы, которая располагалась в двадцати минутах ходьбы от Дома Скорняков на набережной Трех Горящих Беседок.
Оставшаяся в живых половина должна была вкусить от сна и ароматного завтрака, прежде чем отправиться исполнять поручение гнорра.
Разумеется, он мог пойти в Дом Скорняков прямо так, прямо сразу. Но он не сделал этого. Чего было в этом больше – вольного разгильдяйства, самоуправства, детского упрямства или желания просто выспаться, сам Эгин не знал. Но понимал, что если не упадет в постель сейчас же, то уснет на пороге Дома Скорняков, так и не дождавшись привратника.
Сколь бы ни были велики его таланты бороться с дремой, но после двух дней непрерывной безостановочной скачки даже они были исчерпаны.
Голова начинала кружиться, а земля уплывать из-под ног, колени не гнулись, язык не ворочался, а где- то на краю сознания Эгин стал различать голос Овель, басовитый рокот покойного наставника по логике Вальха и гоготание Иланафа.
Он решительно схватил колотушку у гостиничной двери, стукнул три веских раза и закрыл глаза в предвкушении отдыха.
Впрочем, даже если бы Эгин оставил глаза открытыми, он едва ли различил бы в уличной темноте две фигуры, словно по команде замершие за высоким крыльцом ближайшего строения, когда остановился он сам.
– Мне лучшую комнату. Плачу серебром, – выдохнул Эгин в лицо перепуганному насмерть хозяину.
– Нижайше прошу меня извинить, но указом Сиятельного князя все гостиницы, трактиры и постоялые дворы закрыты на неопределенный срок.
В иное время Эгин, пожалуй, ругался бы безостановочно часа эдак полтора, ибо велики были его находчивость и словоохотливость в такие моменты. Но в этот раз…
– Плачу серебром, – повторил Эгин с пьяным нажимом.
Как ни странно, это подействовало. Обессиленный конь Эгина был принят под уздцы и сопровожден в стойло, да и сам Эгин в некотором роде тоже.
При желании за один серебряный авр он мог теперь располагать всем первым этажом гостиницы. А заодно и вторым. Первый этаж нравился ему больше, несмотря на то что комнаты, находившиеся там, по традиции были гораздо хуже верхних.
Эгину пришлось поступиться роскошью ради одной достаточно эфемерной вещи. Ради Пестрого Пути. Ради Скорпиона, ожидающего своего часа в его сарноде.
Отчего-то Эгину подумалось, что если Скорпион оживет, то покинуть первый этаж ему будет гораздо легче, чем второй. Глупость, конечно, но Эгину, не чующему под собой ног в ту ночь, это соображение глупым вовсе не показалось.
Эгин задернул занавеси на окне. Скорее по привычке, нежели от того, что действительно полагал, будто кому-то будет не лень наблюдать за ним из окон противоположного дома или с улицы. На то, чтобы проверить, его уже не хватило.
Он с прискорбием сознался себе в том, что, явись сейчас в этом роскошном клоповнике обнаженная Овель исс Тамай собственной персоной, он, пожалуй, не пошел бы дальше одного изысканного поцелуя в шею. Или двух поцелуев в шею.
Головогрудь и клешни оставались целостны и неразлучны. Он выложил их из сарнода первыми.
Гарды кинжалов слиплись вместе так быстро, что за это время капля пота, скатившаяся с Эгинова носа, не успела достичь пола. Скорпион теперь мог ходить, бегать, карабкаться и юрко семенить из угла в угол. Правда, всего этого он не делал. Скорпион оставался на месте, ибо ноги и туловище – это еще не все, что нужно Убийце отраженных для того, чтобы убивать Отраженных.
Пятое сочленение, так долго служившее пряжкой сандалиям Арда окс Лайна – их пришлось оставить в трактире, в конюшнях которого свершилось второе по счету конокрадство, – приникло к остальным частям Убийцы отраженных, словно бы никогда от них не отделялось.
Хвост и жало. Последняя «находка» Эгина была возвращена телу Скорпиона последней. Что ж, теперь тварь была… тварь была жива.
Эгин не успел насладиться плодом своих злоключений последнего месяца. Не успел подивиться тому, сколь ярко горят его глаза и как поблескивают синие камни на его клешнях. Ибо Скорпион, свернув хвост дугой, метнулся в неосвещенный угол комнаты, куда-то в сторону двери, уводящей в коридор. Метнулся и исчез.
«Ну что же, по крайней мере я – не Отраженный», – с облегчением вздохнул Эгин. И, не потрудившись раздеться, упал в объятия перины.
Глава 18
Норо окс Шин
Бодрость во всем теле. Страх. Плотское желание. Вот три чувства, которые безраздельно владели Эгином, когда он шел Красным Кольцом к выходу на набережную, где стоял Дом Скорняков.
Где сейчас Убийца отраженных? Где сейчас Овель? Где сейчас Лагха Коалара? Вот три вопроса, которые стучались в сердце и разум Эгина.
Ага, вот она, набережная Трех Горящих Беседок. Почему «трех» и почему «горящих»?
Эгин смутно помнил какую-то историческую байку о харренских наемниках, которые, нефигурально пьяные одержанной накануне победой над смегами, шествовали из порта по направлению к центру города, горланя песни. Увидев ажурную беседку для отдыха, они решили восславить неких родных богов огнепоклонничеством и подожгли ее. Но этого им показалось недостаточно, и они подожгли вторую. Наверное, потому что богов в Харрене тоже было порядком. А затем, кажется, и третью…
Дом Скорняков помнился Эгину куда как лучше. Когда идешь в порт, всегда проходишь мимо него.
