– Добрый, добрый, – буркнул, спешиваясь, красноносый бородач в шерстяном плаще c капюшоном.
Двое других не сочли нужным приветствовать чужака. Они застыли в седлах в гробовом молчании, вцепившись в уздечки.
«Ну и рожи! – отметил про себя Эгин. – Я не я буду, если этот любезник не из Опоры Единства. Кто же еще, кроме солдат и людей Свода, будет с таким наглым видом разъезжать по Варану, когда перемещения цивильного люда стараниями нового князя сведены к пренебрежимому минимуму?»
Эгин ошибался. Людьми из Опоры Единства были те двое, что не пожелали спешиться.
В головы офицеров почти одновременно пришла замечательная идея, какие положено иметь в смутное время всем верным псам Князя и Истины.
Пока бородач поил своего коня и омывал лицо, покрытое серой дорожной пылью, они переглянулись, обменялись знаками и один из них, откинув на спину капюшон, процедил, обращаясь к Эгину:
– А ты кто такой будешь?
Эгин был одет не столь уж бедно, но подозрительно пестро.
Коричневый плащ был взят им у Альсима без разрешения последнего. Рубаху и штаны ему пожаловали из закромов гарнизона Перевернутой Лилии. Знаков дворянского отличия на нем не было, да и не могло быть. Перевязь со столовыми кинжалами, сарнод, короткий меч морского офицера и сандалии Арда окс Лайна.
Впрочем, насчет своего костюма Эгин был совершенно спокоен. Любая несуразица в одежде простительна человеку, который собирается покрасоваться жетоном аррума. Благо положение чрезвычайное.
– Свод Равновесия, – не изменившись в лице, сказал Эгин, уверенный в том, что всадники тотчас же полезут за своими жетонами рах-саваннов.
– Предъяви доказательства, – прогундосил первый.
– Мне нет нужды отчитываться перед людьми, которые не называют себя.
Бородач опасливо поглядывал на них, похлопывая свою кобылу (которую Эгин уже мысленно седлал, ибо, на его вкус, она была самой свежей и холеной из всех трех) по мокрой шее. «Кажется, назревает разбирательство», – было написано на его красноносой роже.
Всадники снова переглянулись.
Тогда тот, что был ближе к Эгину, вытащил свою Внешнюю Секиру и показал Эгину.
«Да, смутное время тем и отличается от „времени благоденствия“, что всякая рожа, имеющая касательство к Своду, показывает свою Секиру за здорово живешь и без колебаний. Однако же рах- саванн», – отметил Эгин с облегчением и показал свою.
– Очевидно, рах-саванн, – начальственным тоном заключил Эгин, когда его жетон отозвался своими Сорока Отметинами своему незаконному, но безраздельному владельцу, то есть ему, – что вы, как младший на одну ступень по званию, должны немедленно уступить мне свою лошадь.
Да, этот выход был эффектным. Быть в звании аррума в возрасте Эгина – это исключительный случай. Тем большая редкость – случайная встреча с таким исключительным случаем во плоти на пустынном тракте.
Всадники это понимали, а потому первый отдал бразды беседы второму. Тому, что был постарше и вызывал у Эгина еще меньше симпатий.
– Никакой лошади вам не видать, аррум, – сказал, как будто выплюнул, второй. – Потому что я тоже аррум. Но в отличие от вас спешу в столицу, исполняя волю самого князя, свидетельством чего является моя подорожная…
В подкрепление своих слов он продемонстрировал Эгину свой жетон. «Так и есть, траханая Опора Единства», – отметил Эгин. И подорожную, разбираться с которой Эгину было неохота, ибо она наверняка была совершенно подлинной.
– …а потому я хотел бы взглянуть на вашу подорожную, чтобы удостовериться в том, что вы не одна из тех паршивых овец, которые портят наше доблестное стадо.
Подорожная! Надо же такому случиться. Вот чего не учли ни Знахарь, ни гнорр, ни он сам! Смутное время – время бумажек. Да, новый гнорр, кем бы он, Хуммер его раздери, ни был, взялся за Варан со всей строгостью. Уж больно много паршивых овец развелось, с которых нужно начать, чтобы все доблестные овцы стали тише воды!
– У меня нет подорожной, – с достоинством ответил Эгин, – ибо задание, которое я получил от своего непосредственного начальника еще месяц назад, было выполнено уже после того, как Сиятельный князь Хорт окс Тамай…
– Молчать, – тихим, жутким голосом перебил Эгина второй. – Именем Князя и Истины вы заключены под стражу и будете препровождены в…
Но Эгин не стал дослушивать, куда и зачем намерены доставлять его эти милые люди с лицами отъевшихся на княжеских харчах упырей.
Ему надоело. Сколько можно топтаться пешим перед этими гадами из Опоры Единства, никогда ничем не занятыми, кроме пожирания своих собственных коллег?! Чем больше сожрал – тем выше должность. Сколько можно быть пешим, в конце концов, когда время утекает сквозь пальцы, а письмо гнорра жжет грудь тайнописью Дома Пелнов!
Но самое главное: сколько можно болтать, когда существует Пиннарин, по разноцветным улицам- кольцам которого расхаживает живая и невредимая, темноволосая и стройная девушка по имени Овель?! Ему хочется увидеть ее, как не хотелось еще ничего и никогда.
Это значит, что разговору пришел конец. Пора начинать. Причем начинать с этого аррума Опоры Единства, на счету которого никак не меньше девяти офицеров Свода. Убил бы меньше – был бы, как и второй, рах-саванном.
Без обманов, без уловок и переносных ударов он убил их всех.
Пока угрюмый аррум, счастливый обладатель подорожной, оканчивал свою высокомерную тираду, а его коллега рах-саванн с самодовольным видом кивал, Эгин пустил в горло арруму тонкий метательный нож с экзотическим названием «жабье ухо». Один из тех, что были предусмотрительно вложены им в перевязь со столовыми кинжалами Лиг.
Когда аррум закатил глаза и начал медленно заваливаться в седле на спину, обильно орошая кровью и свой дорожный костюм, и свою ошалевшую лошадь, а рах-саванн, плохо соображая, что же, собственно, происходит, потянулся за мечом, Эгин уже вступил в короткую и яростную схватку с красноносым бородачом.
Бородач продемонстрировал один левый отбив, два вольных выпада с прокрутом на каблуке и оказался, в общем-то, не таким рохлей, как вначале представилось Эгину.
Но времени на долгую возню у Эгина не было.
– Мы не в цирке, дядя! – гаркнул он в духе Шотора. Да так громко, что бородач от неожиданности вздрогнул.
Мгновенного замешательства противника Эгину вполне хватило, чтобы не очень благородно, но очень действенно пробить уводящий удар левой ногой – это называлось «метла осенних ветров».
Оборонительная стойка бородача была вскрыта. Меч погрузился на четыре ладони в приемистый живот противника, которому так и не довелось обмолвиться с Эгином и парой слов, если не считать довольно недружелюбного ответа на приветствие.
Эгину очень повезло. Пока свершалась расправа над владельцем лучшей кобылы из трех, спина Эгина была совершенно беззащитна.
Когда убитый метательным ножом аррум сполз-таки под копыта лошади рах-саванна, та с пронзительным ржанием взвилась на дыбы и рах-саванн, сквернословя во всю глотку, был вынужден успокаивать свое животное, теряя драгоценные мгновения Эгиновой беззащитности.
Но вот толстяк булькнул кровью. Эгин выхватил свой клинок из его распоротого брюха, и впечатлительная лошадь рах-саванна, не выдержав, видимо, переизбытка впечатлений, неожиданно присмирела.
Рах-саванн, само собой, не замедлил этим воспользоваться. И ошибся.
Его первой и последней ошибкой стала попытка одолеть Эгина, «седла не покидая».
Мнимая неуязвимость всадника очень быстро оборачивается полным крахом его защиты под ударами
